Лев Айзерман - Педагогическая непоэма. Есть ли будущее у уроков литературы в школе?

И тут мы подошли к трудной проблеме – проблеме содержания литературного образования: говоря по-старому, программы по литературе, говоря нынешним официальным языком – стандарту по литературе, хотя от сочетания этих двух взаимоисключающих слов меня воротит.

Сегодня я воздержался бы от дебатов на эту тему. Человеку, который 59 лет вел в школе уроки по «Войне и миру», несмотря на то, что с каждым годом он все чаще слышит от своих учеников, что читать роман Толстого трудно, все-таки почти невозможно вычеркнуть это произведение из школьного курса. Я не понимаю, как человек русской культуры может жить без Андрея Болконского, Пьера Безухова, Наташи Ростовой, Николая Ростова, Долохова и даже толстовского Наполеона.

А вот Даниил Гранин, которому ныне уже 90 лет, не сомневается, что «Война и мир» – не для уроков литературы.

С другой стороны, я читал немало проектов и прожектов, требующих расширить курс литературы в старших классах (а мы в этой книге говорим о преподавании литературы в непрофильных старших классах школы). Предложений уйма. Скажем, ввести в обязательный минимум «Чевенгур» и «Котлован» Платонова, «Дом на набережной» Трифонова, «Траву забвенья» Катаева. И многое, многое другое.

Скажу лишь одно: все это в течение ряда лет в разных регионах страны нужно проверить. Я, к примеру, очень хотел, чтобы мои ученики знали «Котлован», но даже в достаточно сильных классах не получалось. Я уверен, что окончившие школу должны прочитать «Тихий Дон» Шолохова. Но читают в лучшем случае несколько человек в классе. Все эти проблемы нельзя решать так, как у нас они десятилетиями решались – заседательно, кабинетно, разговорно-обсудительно. К тому же важно и то, кто решает. Я как-то спросил у Давыдова, руководившего созданием первого поколения стандартов, сколько среди тех, кто его готовил, было учителей. Он сказал, что директоров школ было там 13%. И еще вопрос в том, сколько все-таки среди них было именно учителей и каких: а то ведь, тоже, как у нас постоянно делается, пригласят к этой работе учителей профильных гуманитарных школ да директоров элитарных школ. Только объективная, всесторонняя проверка и широкое публичное обсуждение. Другого пути тут нет.

Но даже если эта проблема и будет решена, огромное значение будет иметь то, как мы донесем до своих учеников это что.

2. КАК

В 1962 году в журнале «Вопросы литературы» была напечатана статья В. Асмуса «Чтение как труд и как творчество». Она была встречена с большим интересом учителями литературы. Потом статья вошла в книгу В. Асмуса «Вопросы теории и истории искусства» и уже недавно в сокращенном виде воспроизведена на страницах газеты «Литература».

Для Асмуса чтение – это «творческий труд». «Содержание художественного произведения не переходит – как вода, переливающаяся из кувшина в другой, – из произведения в голову читателя. Оно воспроизводится, воссоздается самим читателем – по ориентирам, данным в самом произведении, но с конечным результатом, определяемым умственной, душевной, духовной интеллектуальностью читателя».

Вот почему

Но если чтение – акт творчества, то и в основу преподавания литературы должно быть положено не сообщение сведений и знаний, не переливание из кувшина учительских знаний и изложенного в учебнике, а творческое начало постижения прочитанного. А поскольку творчество всегда личностно, то цель не в том, чтобы у всех в классе (а судя по ЕГЭ, у всех в стране) были абсолютно одинаковые знания, а чтобы постижение литературы было личностно.

Это важно и потому, что без творческого постижения литературы невозможно полноценное ее изучение. Но и по другой причине. По словам одного из ведущих экономистов страны Александра Аузана, «система образования сегодня гасит креативность». Помню, какое ликование было, когда наши младшие школьники оказались впереди планеты всей по своим умственным достижениям. Но есть и другая сторона этой медали:

Нужно ли говорить, как все это влияет на положение дел в стране.

У нас никто никогда не исследовал школьные учебники литературы на клеточном уровне. А это нужно сделать. Тут, конечно, требуется объемное и многогранное исследование, так что покажу саму идею эту на небольших примерах.

Обратимся к стихотворению Александра Блока «Незнакомка». Предупреждаю: я беру лучшие учебники.

Далее 16 строк стихотворения.

Из другого учебника, на мой взгляд, лучшего учебника по литературе для 11 класса. «Но среди этого безобразия во второй части стихотворения (в ней тоже шесть строф) возникает то ли реальная, то ли (что вероятнее) греза пьянеющего и страдающего героя, очередное воплощение Прекрасной Дамы. Незнакомка напоминает светских аристократок пушкинской эпохи, но она одета по современной моде: шелковое платье, шляпа с перьями, унизанная кольцами рука, скрывающая лицо вуаль. Ее явление – знак иного мира, мечта о высшей любви, абсолютном понимании и служении». Далее 8 строк стихотворения.

Микромодель одна и та же. Сначала автор учебника дает четкий ответ, разъясняет, кто такая эта незнакомка, потом как иллюстрация, пояснение идут стихи. А зачем эти стихи, когда все уже ясно, сказано, сформулировано? Стихи всегда вопрос для читающего. А тут все начинается с ответа, и необходимость думать отпадает за ненадобностью.

А ведь все должно быть как раз наоборот. Когда я был студентом, Пушкина нам читал Сергей Михайлович Бонди. Он приносил с собой только томик Пушкина и можно сказать вместе с нами размышлял над тем, что написал поэт. Он учил читать литературу как литературу, поэзию как поэзию. Это было почти невозможно записывать, и некоторые аккуратные студентки роптали. Но это не нужно было записывать. Сегодня по-другому, но в принципе именно так читал по телевидению «Евгения Онегина» Валентин Непомнящий.