Самуил Лурье - Взгляд из угла

Вот почему 2008 год не должен наступить. Напечатаем перекидные календари сразу на 2009-й и заживем по новому стилю, опережая планету. А то начнется: признавайся, эти прииски твои! — Впервые вижу! — А шато откуда? А шале? А "шевроле"? — "Шевроле" моя бабушка еще при советской власти выиграла в "Спортлото". И записано, кстати, на зятева шурина, так что отзынь. — Было ваше, станет наше! — А это мы еще посмотрим. Леса-то в Калужской да в Тамбовской — достались вам за трудовые, скажете, шиши?

И полетят клочки по закоулочкам.

То ли дело — стабильность. Ничего не происходит. Ну, замокнет где-нибудь в темном углу средь бела дня какой-нибудь инакокожий, или самолет упадет, или здание запылает, — а потом опять тишь да гладь, только нац. проекты поскрипывают.

Или сын советского ташкентского прокурора приобретет газету "Коммерсантъ" со всеми потрохами, с живой силой и техникой, — просто так, удовольствия для. Побаловать домашних, а когда наиграются — кому-нибудь подарить. Типа — примите от неизвестного посильный вклад на укрепление вертикали.

А мы скажем: все путем, хозяин — барин, ну прямо точь-в-точь как на хваленом демократами Западе. Первый, знаете ли, закон чистогана: чистоган не пересчитывают в белых перчатках.

Или советский милицейский майор провозгласит себя фюрером партии, разорется этак угрожающе: я, дескать, заставлю Россию переменить позу — и, действительно, сколотит из сослуживцев с отморозками настоящее нацистское подполье — и Россию, не Россию, а какой-нибудь Петербург практически принагнет: выйдешь на улицу — северная Сицилия, да и только.

А мы скажем: ай-я-яй, товарищ майор, как это с вашей стороны не толерантно — разжигать национальную рознь, издавать коричневую газету, печатать инструкции по уничтожению биомусора. По ним же, вот ведь незадача, кое-кто из этого мусора и уничтожен — ах, какая неосторожность, ведь буква в букву по ним. Извините, но мы вынуждены применить Ее! Всю Строгость Закона! Всю Неотвратимость Наказания!

Короче — полтора года условно, и будьте здоровы. Удачи вам в дальнейшей работе по патриотическому воспитанию молодежи.

Орган к органу летит, орган органу кричит: орган, где б нам отобедать? Как бы нам о том проведать?

А мы, стабилы, без понятия. Нам, стабилам, без разницы.

Дураками не рождаются. В пеленках дураков практически нет. В дураки мы попадаем по мере, так сказать, созревания, часто не по своей вине. Другое дело, что многие так и остаются в дураках до самой пенсии.

Генетика ни при чем. Тупорожденных, так называемых сущеглупых — оставим на совести природы. Поскольку дурак обыкновенный — не диагноз, а роль.

Житейская, в конечном счете — социальная. Для некоторых бедолаг — единственная. Другие — нас, таких, большинство — играют ее от случая к случаю. Но совсем уклониться не удается почти никому.

Время от времени, волей-неволей, а все-таки приходится заниматься чем-нибудь таким, в чем разбираешься не очень. Оказываться в ситуациях, требующих — чтобы принять правильное решение, — как минимум, полбанки. Короче, в ситуациях, где чувствуешь себя, да и выглядишь — дурак дураком.

Допустим, за рулем автомашины — если не умеешь водить. Или пытаясь вмешаться в разговор на иностранном языке, которым не владеешь. (Или даже в разговор на родном, но про ни бум-бум не понятное). Играя в карты или в баскет, не зная правил. Вообще — в любой воде, не зная броду.

В таком пиковом положении — как поется в песне: каждый из нас — беспонтовый пирожок.

Будь ты хоть сам Бенедикт Спиноза — продуть батарею парового отопления с ходу и Спинозе слабО. Нужны знания, навыки, инструменты. Без них — все равно как без масла в голове. Совершенно то же самое. Никакой разницы. В данный момент (прости, Бенедикт!) ты — болван.

А вот на минуту ли ты болван или на всю жизнь, частичный или круглый — зависит от тебя. Или скажем так: в значительной мере зависит.

Или ты научишься продувать трубы. Если это необходимо, чтобы их продувал именно ты, Бенедикт. Или ты уйдешь из этого бизнеса. Уступишь место кому-нибудь потолковей, а сам переключишься на более сподручные вещи, типа этики.

Либо, наконец, ты остаешься при трубе, наплевав на свою бездарность (дочь твоей же некомпетентности). Получаешь в конторе инструменты — и делаешься дураком навсегда, постепенно круглея.

Лично знаю одного такого сантехника: по жизни — нормальный мужик, и только оставшись наедине с неисправным сливным бачком, выдает симптомы клинического идиотизма.

А мог бы — кто знает? — отлично управлять какой-нибудь губернией. Скажем — Тверской.

А тамошний губернатор, наоборот, глядишь, справился бы, наконец, с засором (извините) в раковине у меня на кухне. Тем самым проявив незаурядный, вполне возможно, ум.

Вот бы они махнулись, не глядя, ставками, как принц и нищий в романе Марка Твена.

А то и засор (извините) оказывается нерушимей Советского Союза. И губернатор встает в кабинете министров и произносит слова.

А слова получаются у него такие. Давайте, говорит, перестроим химическую промышленность. И медицинскую. И парфюмерную. Переведем на другие рельсы. Не обрызганные денатуратом. Чтобы, значит, всякие там лаки-краски разбавлять чем-нибудь другим. И шампуни выпускать на основе какого-нибудь безусловно смертельного яда.

И средство от потливости ног. И от облысения. И от насекомых. И для мебели полироль. Не говоря уже про очистку стекол.

И настойку овса настаивать, предположим, на спирту сугубо метиловом. А лучше — для экологической чистоты — на неразбавленном соке поганки бледной. Обязательно снабжая каждую емкость этикеткой с черепом и берцовыми костями.

И вот когда мы это сделаем, — говорит губернатор, — когда данная моя инициатива будет претворена в жизнь, — тут придется, наконец, подопечному населению почесать репу. Типа — хорош заливать за галстук все, что булькает. Типа — кончилась эта лафа: жидкости для дезинфекции, для дезинсекции — пей не хочу, и кое-кто даже выживает. Надо, чтобы люди нам поверили: шансов — ноль. Отхлебнул — упал — закопан.

А то они читают: для удаления ржавчины — и думают: вот, должно быть, вкуснотища! Поправим, думают, здоровье. Дураки!

Но как попАдают замертво поголовно — что у меня во Ржеве, что в Белгородской, что в Воронежской, — жены и дети поймут: выхода нет! — и перейдут на сухие вина с тонким букетом. И, вот увидите, на последних поминках первый бокал поднимут за меня. За губернатора милостью божьей.

Или — вставлю от себя — коварством злодейки-судьбы. Вдруг в данном администраторе умер гениальный, предположим, кладовщик или бармен?

Потому что — повторяю — дураков нет. То есть дураков вообще. Это амплуа чисто конкретное. Генералы, например, говорят глупости исключительно и только оттого, что не всем же быть швейцарами в пятизвездных отелях. И так далее.