Самуил Лурье - Взгляд из угла

Значит, сперва в начальники. А в начальники беспартийных не берут. А в партию тоже принимают не каждого, и органов, стало быть, конем не объедешь.

А работают пускай китайцы и женщины.

Короче, светлое будущее опять не за горами. Подает сигналы и рано или поздно придет. Как переполненная июльская электричка.

Ледовит наш океан. Редкая рыба донырнет до самого дна, не вспотев. Зато там, в мрачной, студеной пучине - какой сюрприз! Рыбьим глазам предстанет наш трехцветный, чисто титановый, государственный, без малейшей примеси полония. Будет о чем рассказать потомкам - если, конечно, рыбе посчастливится вернуться и метнуть икру.

Приятно воображать, как гордо реет этот стяг. И как собираются вокруг него подводные жители: плавники по швам, жабры надуты, пасти разеваются в торжественном ритме. Точь-в-точь говорильня - Нижняя или Верхняя, начало или конец трудового дня.

Однако давно уже сказано: мы - не рыбы. Рыбы - немы.

И, боюсь, практически лишены средств массовой информации. Навряд ли кто-нибудь догадался прикрепить к символу (который мог бы в этом случае послужить, если физика не против, антенной) хоть самый миниатюрный телеэкран. И хладнокровные наши сестры по разуму теряются в догадках: с какой такой радости РФ устроила им аттракцион, не пожалела сотни миллионов?

А впрочем, по ящику этого все равно не сообщат. И надо соображать самостоятельно. Сопоставляя даты. Отыскивая самую круглую.

Это, в общем, не трудно. Знайте, о рыбы: советский народ, как и все передовое человечество, в эти жаркие недели отмечает семидесятилетие Большой Прополки. Сельскохозяйственный такой юбилей. Под лозунгом: дурную траву с поля вон!

2 июля 1937 года Политбюро ЦК ВКП(б) решило: пора!

30 июля нарком внутренних дел, генеральный комиссар государственной безопасности тов. Николай Иванович Ежов подписал приказ № 00447: вперед!

1 августа Совнарком выделил на первый этап операции 50 миллионов рублей. (Заодно и на второй этап - еще 35.)

В ночь на 5 августа "черные Маруси" покатили за человеческим плевелом: вырвать с корнем из квартир, из семей, из жизни.

Исполнители приговоров, оставшись на рабочих местах, зарядили свои, накануне с особой тщательностью вычищенные, инструменты. Хотя их очередь была предпоследняя и притом наступала не сразу. Первый сорняк был уничтожен не ранее 4 утра 6 августа.

Сперва он должен был пройти правоохранительную обработку: кулаками, сапогами, в сложных случаях - кипятком; некоторых приходилось прижигать паяльной лампой, и абсолютно каждого - глаголом, глаголом. Пока не сломается.

В сломанном виде, ближе к вечеру, он поступал в юридический такой вращающийся барабан: что имеете сказать в свое оправдание, а теперь распишитесь, и немедленно в подвал. Оттуда, с продырявленным уже затылком, - в спец. яму спецтранспортом. Чтобы к рассвету следа не осталось на поверхности земли.

Вся эта, значит, страда продолжалась, согласно плану, до ноября. Потом лихорадочный темп сменился более плавным. Как если бы с галопа перешли на вальс: арестованных уничтожали не подряд, а только каждого, скажем, третьего; двое же других имели шанс дотянуть, по крайней мере, до зоны.

Но и за четыре месяца в одном только Ленинграде органам удалось найти и обезвредить навсегда сорок две, что ли, тысячи душ. Рекорд! - но Гиннесc в упор его не видит.

А советский гражданин должен гордиться историей своей державы.

И каждой годовщине подобает монумент.

Это как если бы вами, о морепродукты, много сезонов питался какой-нибудь исключительно прожорливый и плодовитый, например, осьминог. А потом вдруг от потепления воды случился бы у него запор - а вы решили бы, что это наступила ваша свобода.

И, воспользовавшись ею, прямо и честно избрали бы данного осьминога - золотой рыбкой, потомственной, на веки веков.

А он учил бы вас любви к морю. Не вообще, а именно в пределах досягаемости его присосков.

А также и сельскому хозяйству.

На днях предводитель Верхней говорильни (заодно и "Справедливой кормушки") задумался: как бы это сделать так, чтобы еда не дорожала? И прекрасный, надо отдать должное, изобрел способ: а давайте, говорит, просто сами установим цены и как следует закрепим. Силой закона.

Замечательная идея. Главное - с большой перспективой. В ближайшем будущем ввести продналог, затем заменить его продразверсткой. Обобществить постепенно скот. А почувствовав головокружение от успехов, перейти опять на борьбу с сорняками. Параллельно вытравляя колорадского жука.

И когда зарокочут моторы "черных Марусь", население окончательно сплотится вокруг родной партии. От победы к победе. Затянув пояса.

Вам, кстати, тоже, о рыбы, придется маленько поступиться так называемой свободой передвижения. А нечего, как все равно потенциальные агенты влияния, шнырять косяками туда-сюда. Желаете отдохнуть, развлечься, поиграть в прятки? На здоровье. Но разве мало у нас родного ила, отечественных водорослей? Для подрастающего поколения консервов - какой простор!

Хороводы под священной сенью титановой хоругви.

Там, в глубине, в абсолютном мраке.

Из купе ли посмотришь, из коридора ли вагонного - мусорный лес по колено в болоте, за ним - плантации сорняков. Симпатичная тропинка бежит на пригорок и, споткнувшись, оборачивается медленной рыхлой дорогой. И под конвоем столбов, цепляющихся за провода, плетется дальше, к местам обитания.

К архитектуре, так сказать. Издалека вопиющей о бедности, о скуке. О духоте, одетой где выцветшим бетоном, где линялым деревом. Увенчанной телеантеннами - для мексиканских сериалов и сигналов из космоса. Точное историческое время - двадцать первый век новой, блин, эры.

Пространство же - точь-в-точь выброшенный довоенный парусиновый рваный-латаный дождевик. В который неизвестно зачем вшита наискосок застежка-молния. По ней вжик-вжик туда-обратно, взад-вперед - поезда. И внутри, озирая рассекаемый пейзаж, поеживается пассажир: тоже ведь, думает, и здесь живут. И многие, небось, от начала до конца. И тоскуют не всю дорогу и даже не все. Наподобие неистребимых одуванчиков между шпал. Такая, значит, судьба. Малая такая Вишера.

В свою очередь, одуванчик - даром что с утра принял на грудь, - приподнимает голову и долго смотрит на удаляющиеся колеса последнего вагона. Слушает, как затихает в рельсах дрожь и как ложится обратно в пыль потревоженный гравий. Одуванчик размышляет: докатится ли вон то колесо, если б случилось, до ближайшего ватерклозета с ипотекой. Который вообще-то находится черт знает где: в пункте Б.