Владимир Рекшан - Кайф

Они, мало сказать, недостойны, - сказал другой нервный. Если чего они и достойны... - сказала другая невзрачная. Если и достойны, то осуждения и... - сказал другой, вперяя в нас вытаращенные глаза, эти два протухших желтка.

Поднялся Арсентьев, быстрым зябким движением переломил пальцы, остановил говоривших движением руки. Он был в костюме и галстуке, хотя на улице стояла жара. На лацкане подмигивал значок с веточкой.

- Дошли слухи, - сказал он и мягко улыбнулся, - но я как-то не верю.

- Конечно! - это Коля Васин не выдержал. - Вы что же! - крикнул он нам. - Ведь неправда, что вы не достойны!

- А в чем дело? - спросил я.

- В том, - быстро ответил Арсентьев, - что разговоры, исходящие из Санкт-Петербурга и ему подобных - это кинжальный удар в спину Клуба, нашей организации. И именно в тот момент, когда решается его судьба, когда сделано много. Возможна и критика, но предательство - есть предательство. А с предателями...

-. Да скажи, что не так! - Васин чуть не плакал.

Все лица пивного Медведя обратились к нам,

Я повторил все, о чем болтали на рок-н-ролльных углах.

- Ясно. - У Арсентьева еще более побледнело лицо. - Ясно, ясно. - Он помолчал, еще переломил пальцы и продолжил: - Предлагаю группу Санкт-Петербург исключить из Клуба. - Все в пивном Медведе замерли. - И не просто исключить, - голос Арсентьева стал крепче, а по щекам поднялось зарево румянца, - а исключить и добиться его полного бойкота! Его полной изоляции! - голос накалялся и переходил в крик: - Мы не позволим! Никогда мы не позволим предателям разрушить здание долгожданного... - Он кричал и крик его завораживал, и я уже жалел, что связался с обладателем такого значка и такого крика.

Арсентьев замолчал, и все проголосовали за исключение.

Я был убит. Но вдруг Мишка, разрушая истерическую пивную тишину, засмеялся:

- Да ну их к хренам, юродивых. Кто они и кто мы, вспомни!

Через день мы с Мишкой укатили на Ярославщину валять дурака и валяли дурака там до осени, а осенью несколько раз ходили как кайфовальщики на трехрублевые сейшены Арсентьева, а после узнали, что Арсентьев арестован.

Каждый из нас получил по повестке на улицу Каляева. Там, в следственном отделе, мы сидели в долгом коридоре, поджидая свою очередь, и лично я не был рад, что оказался прав, я с тоской вспоминал ночные концерты, понимая, что верить теперь не смогу всякому, кто придет с предложением легальности, и понимая, что таких предложений в ближайшее время не последует.

Выяснилось - Арсентьев носил значок не по праву и в смысле значка он, собственно говоря, не являлся никем. Усталый человек из следственного отдела механически задавал вопросы: был ли там-то и там? сдавал ли трешницы и сколько? и про речной трамвайчик, и про Скальдов. Прочтите, распишитесь, свободны. Мы свободно выходили из следственного отдела и тут же устраивали на бульварчике имени Каляева недолгие толковища, а после расходились по своим рок-н-ролльным берлогам, не верящие ни во что. И получалось, что в пивном Медведе вечевали в основном одни, общественность, а на Каляева таскали других, артистов, творцов, так сказать, бедных.

Коля Васин рассказывал, что, узнав об аресте Арсентьева, он в ужасе убежал в лесок, что рос невдалеке от его дома на Ржевке, убежал со знаменитым подарком Джона Леннона и зарыл пластинку в лесу до более счастливых времен...

Судили Арсентьева весело. Это походило на сейшн - в пыльный зальчик понабилось полгорода волосатиков. Если б Фемида не была слепа по природе своей, глаза б ее на это не смотрели.

Свидетели толпились в коридоре, хватало свидетелей. Подошла и моя очередь. Женщина-судья с высокой прической разрешила женщине-прокурору с коротко подстриженными, филированными волосами задать новому свидетелю вопрос.

- Вы участвовали в деятельности так называемого Рок-клуба? Женщина-прокурор старалась смотреть проницательно.

- Да, я принимал непосредственное участие в деятельности так называемого Рок-клуба.

Женщина-прокурор посмотрела на судью. Судья молчала. Более вопросов не последовало, и мне разрешили остаться в зале. В тесном вольерчике на скамейке сидел Арсентьев. Ему, похоже, было скучно и он смотрел в зал, лишь иногда шевелил губами, повторяя, видимо, про себя покаянное слово.

Постепенно все свидетели перекочевали из коридора в зал, и никому судья не задал вопросов. Мы были, я понял, свидетелями обвинения.

Белокурая девка Арсентьева сидела в первом ряду и реагировала живо на действия участников суда.

Адвокат поймал прокурора на нарушении презумпции невиновности Арсентьева, а по поводу Клуба и денег доказательств не оказалась, не было, одним словом, состава преступления. Суду прокурор смог предъявить лишь два подделанных Арсентьевым бюллетеня, и за это Арсентьев после покаянного слова получил год исправительных работ на стройках страны, а Белокурая, проходившая также по делу о бюллетенях, получила год условно.

Билеты на сейшены не продавали, а то, что я и такие, как я, собирали трешницы и сдавали их в липовый Клуб, так то - частные пожертвования, которые не запрещены, и разошлись эти пожертвования на организацию сейшенов и на угощения.

Мы после прикидывали, сколько могло уйти на орграсходы - большая часть пожертвованных трешниц должна была остаться. Получалось, славянские гости продули почти годовой доход всех ленинградских рок-групп. Я славянских гостей, конечно, трезвыми не видел, но все-таки трудно поверить в подобную раблезиаду.

Болтунов, я уже говорил, хватало, и задним числом выяснилась странная удачливость концертных афер. Основной прием Арсентьева: он звонил в какой-либо из райкомов комсомола, представлялся работником Ленфильма и просил содействия в предоставлении зала для съемок кинокартины о современной молодежи. Даже давал на случай телефон. Где-нибудь на Петроградской стороне в частной квартире возле телефона с похожим на ленфильмовский номером сидел человек и ждал звонка. Но никто ни разу не проверил. Райком подыскивал школу, платилась аренда, привозились киношные софиты, которые имитировали съемку, и сейшн удавался на славу.

Не знаю, уж на что рассчитывал Арсентьев - такое бесконечно продолжаться не могло, ведь в деле оказались задействованы сотни, если не тысячи людей...

Дурной пример, впрочем, заразителен, и то, что Арсентьев проводил под прикрытием значка и конспирации, арсентьевисты (Петрарка - петраркисты) стали делать чуть ли не среди бела дня. Правда, в этом пока не было злого коммерческого умысла, но лишь голый энтузиазм. Ленинградский рок, увидевший новый путь, уводящий от вузовских танцулек, пошел с властью, как говорят футболисты, в кость, не надеясь более на легальность и не желая ее.

Вот один из типичных менеджеров пост-арсентьевской поры: Вова Пенос низенький, остроносенький, шепелявенький зануда и добрый малый. То ли поляк, то ли польского происхождения. Знаток польского языка и польских нравов. В чем лично я сумел вполне убедиться. На его доброй совести два мероприятия.