Федор Урнов - СССР глазами советологов

Блестящий пример вранья (vranyo) в сочетании с другим великим искусством — показухой (pokazuha — фальшивые демонстрации и перекрашивание снега для высокопоставленных личностей) я однажды наблюдал в Азербайджане. Искусство это за 200 лет до нашего времени довел до совершенства князь Григорий Потемкин, дабы ублажить императрицу Екатерину. Ей очень хотелось увидеть, как густо заселены новые южные территории, завоеванные в 1787 году, и князь ради нее установил театральные макеты, издали похожие на деревни. Отсюда и пошло определение «потемкинская деревня». В Азербайджане я встретил несколько официальных лиц, поведение которых напоминало мне Потемкина.

МИД повез около 30 работающих в Москве журналистов (из США, Японии, Западной Европы и нескольких коммунистических стран) в турне по стране. Как-то раз мы заехали посмотреть на провинцию и попали в сонный, но очень милый городок под названием Куба, центральный город одного из колхозов. Встретили нас, как встречают только сенаторов или дипломатов. Вся городская милиция была в новеньких блестящих погонах. Школьницы дарили нам цветы. Автобус провез нас мимо раскинувшихся на несколько миль свежеподстриженных садов и полей. Наша попытка поглядеть на жизнь в деревне провалилась перед лицом непрошибаемого гостеприимства и театрального всемогущества хозяев.

Оказанный нам дружелюбный и щедрый прием походил на что-то среднее между визитом военной делегации и обедом в министерстве финансов. Изобилие вина уравновешивалось некоторой неискренностью зяев. Вопросы — пожалуйста, только ответы уклончивы. Проблем не существует. Исмаил Удумов, директор фермы, одетый, как на похороны, в ослепительно белую рубашку, темный костюм и галстук, показал нам яблоневый сад с зачем-то свежевскопанной землей (только вдалеке виднелись сорняки).

Нас отвели в дом типичного колхозника — гигантское здание с бесчисленными комнатами, устланными новенькими коврами, с хрустящими от крахмала занавесками и новыми одеялами в магазинной целлофановой упаковке. «М-да, ничего себе «типичный рабочий», — вполголоса сказал мне репортер из Венгрии, саркастически улыбаясь. За эту ремарку он впоследствии имел крупные неприятности, хотя в своем репортаже в «Таймс» я не назвал его имени.

Мы зашли на кухню, где обнаружили сверкающий холодильник. Я открыл дверцу. Он был пуст, если не считать стакана воды и тарелки с зеленью. Вполне возможно, что его привезли сегодня утром, а заберут сразу же после нашего отъезда.

Я еще раз увидел такой холодильник через несколько лет и намного восточнее — в симпатичной избушке на озере Байкал. И снова нашей журналистской группе показывали прелести рабочей жизни. Кевин Клоуз из «Вашингтон пост», обнаружив в этой избе новенький холодильник, вспомнил мой рассказ про Азербайджан, хитро мне подмигнул и открыл дверцу. Там мы увидели… пачки газет. Холодильник был ими забит доверху.

Официальные лица, организующие эти гигантские рекламные турне по советским достижениям, хорошо знают свое дело. Каждый гость встречает с их стороны деловое дружелюбие, его сажают в «Волгу» и возят от встречи к встрече среди потока улыбок, рукопожатий и тостов. Как правильно заметил Питер Оснос из «Вашингтон пост», «это все не хуже, чем встреча советского журналиста в Канзасе».

Однако иногда на лаковой поверхности гостеприимства появляются трещины, и тогда почетный гость начинает чувствовать себя так, как будто он всем мешает. В Азербайджане все было прекрасно, пока этот самый «типичный рабочий» не отвел нас на задворки своего типичного дома, где находился маленький коровник — грязный, как и все коровники мира. Я стал фотографировать хозяина с дочерью, как вдруг прибежал Удумов, директор в темном костюме, и закричал: «Вы почему здесь снимаете? Зачем здесь? Отведи их в дом!» После этого он увел меня из коровника и очень сердито посмотрел на рабочего. Видимо, он так испугался потому, что на фоне моего снимка были некрашеные сараи.

Затем нас всех повели в автобус (несмотря на протесты тех репортеров, которые хотели поговорить не с типичными, а просто рабочими) и отвезли в город на обед, многочисленные блюда которого тянулись всю вторую половину дня. Некоторые из нас в промежутках между блюдами попытались незаметно уйти и прогуляться по Кубе. Это оказался неторопливый городок с темно-коричневыми домами и кривыми улицами, полными деревьев. Нам весело махали местные жители, а компания ребятишек, гонявших на пыльной площадке футбольный мяч, предложила присоединиться к ним. Наши шикарно одетые телохранители испуганно пошли за нами, вежливо упрашивая вернуться в ресторан к следующему блюду. Когда я один отважно отправился по грязной тропинке мимо покосившихся домов, похожих на хижины деревенской бедноты в Аппалачах, за мной побежал человек, радостно крича: «Вас ждут в ресторане!»

У московских сотрудников МИДа иногда — к сожалению, не всегда — хватало здравого смысла, чтобы испытать чувство неловкости. Порой умудренные опытом дипломаты демонстрируют свои профессиональные навыки. Группу журналистов, в основном из Восточной Европы, Монголии, Кубы и Вьетнама, как-то повезли на свиноферму с очень научной организацией труда. Им сначала больше часа читали лекцию, а затем посадили в автобус, так и не показав ни одной свиньи. Бывшие в группе два или три журналиста с Запада устроили скандал. Как это, говорили они, мы были в свиноферме и не видели ни одной свиньи? График не позволяет, проинформировал сопровождавший их сотрудник МИДа, а график надо соблюдать. Но возражения посыпались вновь. Мидовец объяснил, что по правилам гигиены перед тем, как зайти в хлев, посетители должны будут принять душ и переодеться в стерильные халаты, а на это уйдет много времени. Журналисты сказали, что с огромным удовольствием пройдут через эти процедуры. И тогда мидовец повернулся к тому американцу, который больше всех шумел, и предложил решить этот вопрос демократично, по-американски — голосованием. Американец сразу понял, куда он клонит, но отказаться не мог: он ведь считался защитником демократии. Мидовец, улыбаясь, спросил, кто за то, чтобы остаться и посмотреть на свинью? Ни один венгр, поляк, немец или вьетнамец руки не поднял. «Боюсь, вы в меньшинстве», — вежливо сказал мидовец. Проигравшие голосование американцы заняли свои места, и автобус, взревев, уехал.

Иногда официальные лица ведут себя более спокойно: с большим вниманием относятся к желанию репортера собрать точную информацию, поговорить с людьми и во всем разобраться самостоятельно. Результатом является странная смесь свободы и слежки, сотрудничества и создания помех. Иногда противоположные линии поведения приводят к противоречиям между самими официальными лицами.