Федор Урнов - СССР глазами советологов

Безусловно, все это делается из самых добрых побуждений, особенно если речь идет о детях. Даже самый официальный русский тает при виде маленького ребенка, переходя на чудесный ласковый язык: [1] В английском языке нет уменьшительно-ласкательных суффиксов, аналогичных русским «-чек», «еньк» и т. д. (Примеч. перев.). «мокренький», «хорошенький» вместо «мокрый», «хороший». Не сосчитать, сколько раз советская таможня пропускала нас без досмотра, если плакали от усталости после долгого полета наши дети. Маленькое, усталое, плачущее лицо служило пропуском в глазах даже самого строгого инспектора.

Все государственные учреждения также очень внимательно относятся к детям. Во время школьных каникул телевидение большую часть дневной программы уделяет им. 106 кукольных театров и 77 цирков устраивают дополнительные дневные представления. В каждом городе огромные средства тратятся на кружки по интересам, секции, музыкальные школы и другие всевозможные формы организации досуга детей. По всей стране в метро висят объявления, призывающие пассажиров уступать места гражданам с детьми и ветеранам. Около крупных вокзалов на стоянке такси есть даже отдельная очередь для родителей с детьми.

В нашем доме дети совершили целый переворот в личности домоуправляющего. Он носил гордое звание «комендант», ходил в форменной куртке, но жалобы на протекающую крышу или неработающее отопление оставлял без внимания. Когда же жильцы дома, собравшись, превратили маленькую площадку для автомобилей во дворе в игровую, комендант — по собственной инициативе — проявил просто невероятную активность. Откуда-то появился целый парк аттракционов: две карусели, качели, скамейки. Все это домоуправляющий с помощью двух рабочих раскрасил в яркие цвета. Когда я стал его благодарить, восхищаясь тем, что он за столь короткий срок сумел все это достать (непростая для СССР задача), он улыбнулся и сказал: «Дети — наше будущее».

…Вообще, в Советском Союзе все недостатки системы скрыты за глазурью аккуратности и упорядоченности, и ребенку дают мало возможности самовыражаться. Войдите в любой, даже прекрасно оборудованный советский детский сад и вы увидите, что всей деятельностью детей руководит преподаватель. В одном углу большие синие кубы сложены в виде красивой лодки, что пятилетнему ребенку сделать явно не под силу. В другом углу строительные блоки дети используют, чтобы строить город — по рисунку, а не просто складывать самую, самую, самую высокую башню. В уголке природы стоит клетка с попугаем, аквариум с рыбками и несколько цветов в горшках, причем все это так аккуратно, что явно сделано не руками ребенка.

Посторонний человек, зашедший в хороший западный школьный класс, довольно быстро сможет составить себе представление о том, какие в нем учатся дети: читая рассказы, рассматривая рисунки и другие предметы детского творчества, как это привыкли делать американские родители, глядя на акварельные рисунки или портреты одноклассников. В советских же классах на полках и стенках нет ничего, сделанного детьми, и невозможно понять, кто здесь учится.

Школьнику нечасто представляется возможность испачкать руки, занимаясь лепкой или оформлением, скажем, класса. Нет ничего экспериментального, такого, что говорило бы ребенку: «Погляди на меня. Что я такое? Что ты сможешь из меня сделать?» Например, нет стола, на котором бы стояли различные твердые и мягкие предметы — специально для того, чтобы их трогать и обсуждать. Нет стола с детскими книгами, чтобы дети могли при желании подойти и полистать книжку. После нашего визита в детский сад № 104 Дебора заметила, что в саду нет ни одной комнаты, посвященной творческому анализу мира, такой комнаты, где ребенку все бы говорило: «Слушай, твое восприятие так важно!»

Ярче всего стиль образования и предъявляемые к нему требования видны на уроках изобразительного искусства. Основной упор здесь делается на реалистичное рисование или моделирование, часто исходящее из строгого образца. В одной группе все дети лепили совершенно одинаковых пластилиновых петухов. Воспитатель был ими очень доволен. На полке лежали — лежали, а не висели — рисунки вьющегося стебля растения. И вновь все они были одинаковы, за исключением одного довольно патетического наброска. Смущенный директор детсада сказал, что это рисунок новенькой девочки, которая пришла в группу всего несколько дней назад и которая скоро будет рисовать как все. Согласно обычаю, принятому в советских детских учреждениях, рисунки были подписаны не спереди, где подписи могли бы стать заявлением о себе, а на обороте бледным карандашом.

Вообще, учителя испытывают неловкость за рисунки, не похожие на остальные. Мой знакомый, попав в школу на урок рисования, видел, как 30 восьмилетних детей перерисовывали изображение снеговика с такой аккуратностью, как будто копировали через кальку. Один мальчик раскрасил своего снеговика желтым цветом, за что получил строгое замечание от учителя.

В Душанбе мне показали сделанные школьниками аппликации из бархатной бумаги. Все они изображали дерево. К чрезвычайному неудовольствию учительницы, у одного дерева листья были черные. «А, это наш афганец сделал», — с нервным смешком, как будто по секрету, объяснила она, видимо ожидая, что я ей заговорщически подмигну в ответ: мол, большего от афганца и ожидать нечего.

В упоминавшемся выше детском саду я просматривал пачку рисунков, которые дети сделали на строительной площадке, получив указание рисовать только то, что видят. С разной степенью умения ребята выполнили задание учителя. И только один мальчик внес в свой рисунок замечательный, как мне показалось, элемент выдумки и фантазии: прямо в центре площадки он нарисовал золотоволосую принцессу, похожую на волшебницу. Я показал на нее учителю, который, решив, что мне это не нравится, поспешил заверить меня, что на стройплощадке действительно стояла светловолосая девушка.

Фантазия существует в совершенно конкретных образцах: в старинных русских сказках, мультфильмах, цирке, но если дети пытаются фантазировать в рисунках, рассказах или играх, взрослыми это чаще всего не поощряется. Игры в детсадах, видимо, ценятся выше всего, если максимально приближены к реальности. Они задумываются как уроки познания большого мира, а не как попытка дать волю личным чувствам или переживаниям.

Бреннан и Нина Клоуз, отец которых, Кевин, два года работал московским корреспондентом «Вашингтон пост», рассказали мне о своих впечатлениях от двух лет учебы в советской начальной школе. «Они совсем не творческие личности, — сказал мне Бреннан о своих бывших одноклассниках. — Совсем. У них, по-моему, мало творческого воображения». По его словам, на уроках изобразительного искусства хорошие отметки ставили за две веши — точность и аккуратность.