Федор Урнов - СССР глазами советологов

Однако с течением времени русские все меньше и меньше стали подходить под стереотип «безграмотного крестьянина», на терпеливость которого мог полагаться царь или комиссар. Советские люди стали более образованны и информированны, несмотря на выливаемые на них потоки пропаганды. Народ становился политически зрелым, а его руководители впадали в старческий маразм. Людям горестно было слышать, с каким трудом говорит Леонид Брежнев, или осознавать, что он вынужден был есть на государственном обеде ложкой, так как у него сильно тряслись руки. Они рассказывали мрачные анекдоты: государственное радио боится транслировать симфонии Чайковского, написанные в минорных тональностях, ибо все решат, что умер очередной генеральный секретарь.

Народ — слово это столь часто всуе поминалось его правителями — хотел видеть смелое и здравомыслящее руководство, во главе которого стоял бы человек, который был бы символом гордости, а не позора нации. Именно поэтому в 1979 году после телетрансляции о вручении в Кремле очередных наград по всей стране прокатился заинтересованный шепот — страна впервые увидела Михаила Сергеевича Горбачева. Новый секретарь ЦК не просто непринужденно держался среди 70-летних руководителей страны; он оказался единственным, кто смог поблагодарить за награду «не по бумажке».

После избрания его на пост главы партии в 1985 году Горбачев оправдал надежды тех, кто ждал перемен, а также самые худшие предположения тех — включая и товарищей по партии, которые за него голосовали, тех, кто боялся, что он ограничит привилегии и полновластие элиты. Он оказался своего рода политической динамо-машиной, разбрасывающей снопы искр как внутри страны, так и за рубежом. Его приверженность не совсем пока еще ясным целям перестройки, его попытка переориентировать экономику страны на производство товаров, нужных людям, политика гласности, положившая конец официальной лжи, преобразовали не только СССР, но и международные отношения. Страны Восточной Европы, которые мы так долго — и правильно — называли сателлитами СССР, начинают развиваться по западному образцу. Для них подобное развитие стало возможным лишь потому, что Горбачев не мешает им в этом. В СССР же старый уклад общественной жизни не просто отходит в прошлое; он уже попал на — по словам Льва Троцкого — помойку истории. Никто — и Горбачев в том числе — не знает, что будет дальше. В любом случае будет нечто новое.

Идея возрождения коммунизма принадлежит не Горбачеву, но в годы его становления, о которых мы мало знаем, он, безусловно, усвоил главный урок о связи между внутренними реформами и международными отношениями. Он своими глазами видел, как решительная культурная оттепель Никиты Хрущева в конце 50-х обратилась в заморозки «холодной войны» после кубинского кризиса. В середине 60-х годов Алексей Косыгин, бывший премьер-министром до самой своей смерти в 1980 году, совершил попытку переориентировать тяжелую промышленность на производство товаров народного потребления, ввести децентрализацию и прибыльность предприятий. Ирония состоит в том, что программу эту свернули — помимо всего прочего — из-за попытки Чехословакии построить «социализм с человеческим лицом», которая вызвала обратную реакцию антилиберализма в СССР. За пять лет до прихода Горбачева к власти в Польше был создан первый в советском блоке независимый профсоюз «Солидарность». Однако официальные органы считали Леха Валенсу преступником. Казалось немыслимым, что «Солидарность» может входить в правительство, а тем более возглавлять его.

Интеллектуальные и биографические истоки радикализма Горбачева навсегда останутся тайной. В известном смысле, чем более радикальным он становится, тем большая это загадка. Поразительные перемены, произведенные им в СССР в прошлом году, — в особенности свобода слова и демократизация, а также его отношение к революционным процессам в Восточной Европе — шокировали бы не только ныне покойного Андрея Громыко, выдвинувшего Горбачева на пост Генерального секретаря в 1985 году, но и самого Горбачева пятилетней давности.

Тем не менее кое-какие факты мы можем почерпнуть из его биографии. Как и все население страны в целом, он значительно более образован, чем его предшественники. Он окончил юридический факультет Московского университета, и поэтому он — первый руководитель партии и государства с университетским образованием со времен Ленина. Он имеет большой опыт оценки обстановки и того, что марксисты любят называть — но не всегда почитают — «объективной реальностью». Его восхождение по партийной лестнице началось через значительный промежуток времени после смерти Сталина, поэтому он в меньшей степени, чем его старшие коллеги, подвержен ксенофобии и не приемлет террор как нечто само собой разумеющееся. Его способности первым заметил председатель КГБ Юрий Андропов и помог ему и советом, и делом. Андропов был секретарем ЦК и, являясь главой разведки, имел доступ к информации о реальной, не искаженной пропагандой, внутренней и международной жизни. Поэтому он смог рассказать Горбачеву об истинных темпах снижения уровня развития их страны.

Как и его наставник, Горбачев видел, что скрипящая советская система централизованного управления, задушенная бюрократами, находилась на последнем издыхании. Чтобы смазать маслом шестерни перестроечной экономической машины, необходимо было поднять производительность труда и отнять в пользу потребительского сектора большую часть гигантских ресурсов и мозговых усилий у военных. Для этого ему пришлось преодолеть традиционную для большевиков паранойю и переосмыслить угрозу СССР с Запада. В 1987 году он написал: «Безопасность в мире больше нельзя основывать на военной мощи».

В самом начале своей деятельности Горбачев думал, что можно перестроить страну, просто заменив лентяев работниками, пообещав реальное вознаграждение за хороший труд и снизив потребление водки. Короче говоря, он рассчитывал в основном на укрепление дисциплины. Однако через два года он понял, что проблемы лежат намного глубже и требуют значительно более масштабных и кардинальных решений. По его словам, он понял, что «косметическими мерами» не обойдешься, и тогда «мы пришли к концепции перестройки — революционного обновления социализма и всего нашего общества». На практике эта величественная, но не совсем конкретная формулировка означала снижение степени принуждения в обществе и введение беспрецедентного, просто немыслимого уровня плюрализма. В 1987 году в своей книге «Перестройка» он написал: «Подавлять, уговаривать, подкупать, подрывать можно лишь на протяжении определенного промежутка времени».