Константин Мурзиди - Южный Урал, № 1

— Э-вот она! Все горы-то Магнитная и есть!

И на самом деле, гора Магнитная состоит из четырёх отдельных сопок: та, на которой мы стояли, называлась Маячной, затем на восход от неё лежала богатая гора Дальняя, на северо-запад тянулась Узянка-гора, а на юго-запад была Ежёвка. Тут жались к камням ветхие лачуги и сараюшки, в которых жили горщики, работавшие на белорецкого заводчика. А дальше распахнулась ковыльная степь без конца краю. Внизу, в глубокой долине, как стальной турецкий ятаган, изогнулся и поблескивал на полуденном солнце Урал.

На Дальней были нагромождены гигантские камни, и они, как магниты чудовищной силы, притягивали всё железное.

— Тут один барин часы испортил, — сказал Митяшка. — Взошёл на гору, покрутился тут среди глыб, а когда спустился, часы забаловали. Он к мастеру, а мастер и говорит: — Вы эти часики положите в шкатулочку на память: они намагнитились и ходить не будут! Тут вся гора, слышь-ко, железо-магнит!

«Вот он клад, о котором говорил ночевавший в курене деда горщик!» — подумал я.

Много лет спустя, из книг я узнал, что на Магнитной горе и впрямь побывал Емельян Иванович Пугачёв. А в начале прошлого столетия в ковыльную степь приехали немецкие учёные Е. Гофман и Г. Гельмерсен. Они поселились у холма в палатках и долго исследовали гору. В 1828 г. в Германии вышла книга этих учёных: «Описание Южного Урала». Весь мир был потрясён неожиданным сообщением этих учёных.

— На востоке России, в далёких степях, имеется целая гора из железа!

Многие, конечно, не поверили этому сообщению: слишком чудесным казалось оно. Да и трудно по тому времени было проверить это сообщение. Кому взбредёт на ум скакать за тысячи вёрст в пустынные ковыльные степи? Петербург — столица России — находился далеко-предалеко от этих мест, а железных дорог в ту пору не существовало.

Спустя много лет гору Магнитную посетил молодой русский учёный Карпинский, впоследствии президент Академии Наук СССР. Дедушка его очень хорошо помнил, ходил с ним на Атач, носил мешок с молотками и образцами.

— Шустрый и разумный был человек, до всего доходчивый! — вспоминал старый казак. — Жил-то он в палаточке, а на станицу часто заглядывал и любил с казаками потолковать. Вечерами бывало сядет на завалинке, а казаки ему песни поют.

— Вы бы, господин хороший, в марах, да в курганчиках покопались, там непременно богато нашли! — сказал ему однажды по откровенности дед.

— Неужели золото? — уставился он в деда, весь вспыхнув.

— Как придётся, а клад непременно отыскать можно! — уверенно посулил казак.

Учёный тихо улыбнулся и похлопал старика по плечу.

— Эх, милый человек, да вот он клад перед нами лежит. На всю Россию его хватит, только вот как его взять! — огорчённо сказал он.

— Вот то-то оно и есть, что его с собой не унесёшь в мешке! — не унимался дед, — а клад, который хоронится в курганчиках, укладистый, его и в карманах упрячешь!

Молодой учёный покрутил головой и сказал со смешком:

— Экий ты, старик, для себя жадный!

Оно уж так повелось: каждый только о себе и думал.

— Вот оттого клад этой горы не даётся в руки, что каждый только о себе думает! — вздохнул учёный и принялся за работу..

Пробыл он тут недолго и уехал. С его лёгкой руки в Магнитную стали наезжать учёные. В 1901 году в станицу прибыл профессор Морозевич, который подсчитал железный клад горы Магнитной. В четырёх холмах по его расчётам лежало сорок восемь миллионов тонн железной руды.

Казаки станицы Магнитной, прознав о подсчётах учёного, удивились:

— Послушай, как наврал человек! Разве гору он взвешивал? Ну, этот совсем ополоумел!

Однако, оказалось, что всё можно узнать. Профессор Заварицкий, который побывал на Магнитной позже Морозевича, поправил его. Он подсчитал, что в четырёх сопках Магнитной залегает значительно больше руды — восемьдесят семь миллионов тонн.

И чем больше исследовали гору над рекой Уралом, тем больше она открывала свои сокровища, из-за которых с давних пор между казаками станицы Магнитной и владельцами Белорецкого завода велась полувековая тяжба. Вот что рассказывал мне дедушка об этой упорной и запутанной тяжбе.

— Я ещё в те поры холостым был, когда последовала нам, оленбурхским казакам, царская милость. В те времена царствовал жестокий царь Николай Павлович. Под самые святки, в сороковом году последовал нам, казакам, царский указ, а по нему все земли, что лежат по левую сторону Яика, отдавались на веки-вечные оленбурхскому казачеству за верные службы. Прошёл может быть годик и казаки тут вспохватились: какие же земли, и сколь им отошло по царской милости? По распоряжению наказного атамана войско и приступило к выяснению тех земель, луговин, ильменей и гор, которые отошли. Известно, гора Магнитная тоже оказалась нашей. Так уж выходило по делу: раз кругом наши земли, гора Магнитная, стало быть, тоже наша, лежит-то она в нашей меже. Мы её тут взялись вымерять, и тогда враз сюда наехал наследничек Пашковой — владелец Белорецкого завода и напустился на казаков:

— Как вы смеете тут вымерять, рудники-то мои! Да я вас в острог закатаю за самоуправство!

Казака на испуг не возьмёшь. Казак и сам мастак орать, особенно, если хватит чару. Заводчик и его подручные — слово, казаки — сотню! Так ни к чему и не пришли. Казаки с горы не сошли, всё вымеряют. Видит Пашков — дрянь дело. Сел в экипаж и к станичному есаулу.

— Стоит ли нам ссору заводить, — сказал он ему. — Хочется с вами жить по-соседски, тем более у меня грамота на гору имеется.

Верно, предъявляет он есаулу старинную грамоту, которой все полтораста годов будет. В той грамоте так и прописано:

«Записать за Твердышевым и Мясниковым все найденные ими до сего времени рудники и по силе берг-регламента владеть ими и протчее»…

Есаул наш просмотрел бумагу и говорит:

— Бумага ваша царская, да утеряла силу, потому что новым царским указом перекрыта! Мы и сами рады с вами по-суседски жить, но вы к нам на станичную землю лезете!

Заводчик видит дело обстоит не так просто и говорит есаулу:

— Чьи тут земли — неизвестно, надо справки по документам навести в Оленбурхе. А пока наводят, чего нам ссориться, давайте лучше выпьем!

Есаул отвечает:

— Извольте, я согласен на это с вами, благородный человек, но только всем казачеством пить придётся!

Пришлось заводчику раскошелиться: трое дён пьянствовали казаки…

С тех пор так и повелось, известно казаку не сено на горе косить, не руду ему добывать, казачье дело — пика, сабля острая, дело походное, да песня молодецкая. Ну, как только снег по зиме стает, просохнет, да зашевелятся в отвалах рудокопщики, так они на гору и ну вымерять и гнать оттуда рудокопщиков: — Наша гора, да и только!