Константин Мурзиди - Уральские стихи

Именно так была названа рецензия Михаила Светлова на избранные стихи Константина Мурзиди, вышедшие в 1947 году в Свердловске. Он писал: «Очень трудно точно определить качества настоящего стихотворения. Поэт, мне кажется, определяет поэта по чувству зависти: «Почему не я написал это стихотворение?» Я завидую Константину Мурзиди». Он утверждал, что этот «областной» поэт идет не позади хороших поэтов, а рядом с ними, что лучшие его стихи могут войти в хрестоматию. И в этой связи с недоумением и огорчением отмечал и вопрошал: «Ни в одной антологии, посвященной 30-летию Октябрьской революции, Мурзиди нет. Почему? Ни в одной статье, посвященной достижениям советской поэзии, Мурзиди нет. Почему?»

Светлов, который отнюдь не был щедр на похвалы, признавал Мурзиди «действительно хорошим поэтом». И я с радостью ссылаюсь сейчас на высокий авторитет, чтобы с его помощью привлечь современного читателя к стихам автора этого сборника, чья поэтическая слава, увы, значительно меньше его поэтических заслуг. В том убедится, надеюсь, каждый вдумчивый читатель.

Мы отнюдь не собираемся умалять значение поэтической версификации, но скажем, что сама по себе она мало чего стоит, если не стала живым голосом поэта. Живым–значит естественным, искренним. Что может быть ценнее?!

Не потому ли, встречаясь с рассудочно–холодными стихами, оснащенными порой самой новейшей, так сказать, техникой, мы равнодушно проходим мимо них, предпочитая другие, не со столь «современной» поэтической обувкой, но трепетно–живые, взволнованные и волнующие.

Напомним афористичные строки великого революционера стиха:

Слово «болящее» — и есть то живое слово, от которого молодеют старые поэтические лады. И это понятно. Известна истина: нужно пламенеть, чтобы воспламенять. Поэтические румяна и белила, как бы ими искусно ни пользоваться, всегда останутся лишь румянами и белилами; они не способны скрыть пороков равнодушия, того самого, о чем писал поэт: «Все входящие срифмуют впечатления и печатают в журнале в исходящем».

На этом негативном фоне зримее и ярче вырисовываются достоинства поэзии Мурзиди, которые и делают его истинно хорошим поэтом.

Но живой голос — живым голосом. Важно, конечно, что он вещает, про что «болят» слова.

Бывают ведь живые, но мелкотравчатые, эгоистичные стихи, не представляющие общественного интереса, годные, как говорится, только для «внутреннего» употребления. В них «я» и «мы» — на разных полюсах; они настолько отдалены друг от друга, что и речи не может быть о читательском сопереживании. Они антагонистичны.

Некоторые товарищи склонны представить дело таким образом, будто бы кто–то покушается на саму лирику. А раз так, то ее следует защищать. В действительности же тут вопрос совершенно в другом: в содержании лирики . И отнюдь не в том смысле, что кто–то намеревается тематически ограничить это содержание. А в том, что это безгранично многообразное содержание, чтобы стать доступным «чужому» сердцу и вызвать в нем отклик, должно быть ему не чужим, а близким, родным. Здесь все определяется, конечно, личностью поэта, его натурой, мировоззрением, способностью масштабно чувствовать и мыслить. Помните: «За всех расплачусь и за всех расплачусь». За себя и, одновременно, за всех.

В поэзии Константина Мурзиди «я» легко переходит в «мы» и «мы» в «я». И не только тогда, когда поэт говорит о людях и событиях мирового звучания, а и тогда, когда он исповеднически говорит о сугубо, казалось бы, личном. В этом личном — та же идейно-нравственная основа, что и в «общем».

Что же это за основа? Какова ее природа?

Если потребуется определить ее одним словом, то можно сказать советская . Она проявляется в большом и в малом и определяет собой эстетику стиха.

Здесь, следовало бы, конечно, приводить строки и строфы из Мурзиди. Случается ведь так, что рассуждения о поэте повисают как дымы, когда касаешься самой фактуры стиха; она нередко явно противоречит умозаключениям. Дабы утвердить читателя в мысли, что наши рассуждения не голословны, что они покоятся на прочном фундаменте действительности, процитируем хотя бы одно лирическое восьмистрочье поэта, которое, на наш взгляд, довольно объемно характеризует его творчество:

Свойственная Мурзиди добродушная, лукаво–ироническая интонация не приглушает серьезности им сказанного, а делает его более разительным, контрастным. Половина сердца, в данном контексте, куда больше, нежели все сердце в иных других стихах.

Мы уже ссылались на Светлова. Сошлемся и на Илью Сельвинского, который писал о стихах Мурзиди, посвященных рабочему подвигу Урала: «Так поэтически и философски может воспринимать прозу, вернее поэзию производства, только советский человек. И так воспринимает ее герой стихов Мурзиди — труженик, созидатель».

Героем многих стихов Мурзиди является, несомненно, сам Мурзиди. Лирика переплетается с эпикой и эпика с лирикой, являя собой органически единый сплав.

Не впали ли мы, однако, в апологетический раж? Думаем, что нет; мы не назвали автора этой книги поэтической звездой первой величины. Но разве только они украшают небо?

Если мы уж обратили свой мысленный взор к небесным светилам, то, продолжив свое сравнение, скажем, что подобно тому, как обычное наше небо не усеяно сплошь звездами первой величины и не одни они составляют его красу, так и поэтическое небо тоже немыслимо без множества разновеликих звезд. Все они достойны внимания и признания.

Константин Мурзиди умер сорока восьми лет от роду, в 1963 году. Талантливая звезда его поэзии не закатилась. Ее живой свет — голос не иссяк, не умолк. Он и сейчас идет от сердца к сердцу. Подтверждение тому — настоящее издание. От души рекомендуем его читателю.

Семен Трегуб