Константин Мурзиди - Уральские стихи

Где ты, мой друг? Нам встретиться пора.
Молчание тревожить начинает…
Скажи мне, что тебе напоминает
Дымок весенний посреди двора?

Нам хорошо. Лежит земля большая —
Земля широких дымчатых путей —
Курганами, стенами крепостей,
Столетними дубами окружая.
И кажется, достаточно шагнуть —
И ты коснешься в сумеречном свете
Чужой шинели, ощутив тот ветер,
Что смог ее когда–то распахнуть.
И хорошо мне в этом окруженьи,
Где локоть к локтю сдвинуты века,
Где, продолжая старое сраженье,
Уже вступают новые войска.
Мой дом богат. Я берегу наследство,
Поэтому мне дороги равно
И песенки, заученные с детства,
И образы, любимые давно.
Они со мной, в больших и крепко сшитых
И также крепко стиснутых томах…
Наверно, очень холодно в домах
Высоких, неуютных, необжитых.
Наверно, очень трудно сознавать,
Что в доме невозможно обогреться,
А если вдруг придется воевать,
То не на что рукою опереться.
Мой дом богат. За мной отцы и деды.
Лежит, с утра дорогами пыля,
При нас уже узнавшая победы,
До нас еще обжитая земля!

Ты больше года ждешь меня, Светлана,
Как ждут больших, но очень редких встреч,
И, обращаясь к зыби океана,
Лишь наши льдины просишь поберечь.

— Ласкай ее, но сильным дуновеньем
Суровых ласк ее не растопи,
Не раздави при первом столкновеньи,
А если можно, более скрепи.

Но океан штормами отвечает…
Ты ждешь меня к домашнему огню,
Ты слово ждешь, а я привык к молчанью —
Придет оно, и я не прогоню.

Когда уйду из ледяного плена —
Смогу на юго–запад повернуть,
Ворваться в дом, раскрыть пальто мгновенно
И свежим ветром на тебя пахнуть.

И дрогнешь ты от ветра ледяного
И вдруг поймешь, что я не просто скуп,
Что есть движенья посильнее слова,
Которое давно уже готово
Слететь с моих полураскрытых губ.

Дом возведен, и мастер кроет крышу,
Поднявшись надо мною высоко,
И я внизу его удары слышу —
Железо гнет уверенно, легко,
Скрепляет лист одним ударом точным,
И дела нет ему до красоты:
Она придет и ляжет на листы
Росой, снежинкой, лепестком цветочным.

Прекрасное сопутствует всегда
Простым и ясным истинам — мгновенно,
Коснется их и, словно без труда,
Им придает какой–то свой оттенок.

Кто нам сказал, откуда мы могли
Узнать, что смерть почетна лишь в походе,
Во льдах на ледокольном пароходе,
В песках пустыни, на краю земли?

Такая смерть запомнится, и это
Известно нам с мальчишеской поры…
А где же будут умирать поэты,
Монтеры, сталевары, гончары?

Неужли им, когда проглянет проседь
И незаметно скажутся года,
Неужли им свое призванье бросить
И двинуться куда–нибудь — туда?

Легко ль поэту оттолкнуть бумагу,
Перо забыть, утратить мастерство
И в новом деле проявить отвагу
И смерть найти, достойную его!

Пусть он уйдет с ледовым караваном,
Но ведь работа — плоть его души:
Она его найдет за океаном,
Притащит и потребует: пиши!

И у стола, вернувшись из побега,
Он головой на руки упадет
И лишь под утро к сердцу человека
Кратчайший путь, измучившись, найдет.
Ни в чем нельзя идти до половины —
Ведь в каждом деле, в каждом ремесле
Свои высоты и свои глубины,
Не знающие равных на земле.

И ломка льдов на ломку строк похожа,
Песок пустыни схож с пустым листом.
Чем дело ближе, тем оно дороже,
Тем смерть почетней, но о ней потом…

Штык должен поломаться, но в сраженьи…
Когда сраженный падает в дыму,
Последнее предсмертное движенье
Он отдает призванью своему.

Ты возмужал. Мужают от любви.
Тебе даны и нежность и суровость.
Легко и трудно! Крикни, позови,
Открой им романтическую повесть.

Навстречу ветру двинь свое плечо —
Уму теперь не выдержать удара…
Так возникает ощущенье дара,
Которого не чувствовал еще.

Ваятелем, художником, поэтом?
Достать резец, достать кусок холста,
Достать перо, бумаги пол–листа —
И все готово — дело только в этом.

И все тебе смешно, что до сих пор
Ты собственного дара не заметил.
Большой и трудный разрешился спор
И всем своим противникам ответил.

А мир вокруг полночный, голубой
И нет минуты лишней догадаться,
Что это будет вечно повторяться,
Что было так со всеми, как с тобой

Не думаешь ли ты, что иногда
Я молчалив не вовремя, не в меру?
Ты возмужаешь и в мои года
Последуешь такому же примеру:

Уедешь в даль и не пришлешь письма,
И женщина — она поймет сама,
Что стал давно скупой военной сводкой
Твой трудный день, а ночь — такой короткой.

Она поймет — не время отвечать;
Враги, как видно, долго не сдавались,
День к вечеру, бойцы навоевались,
Наговорились, можно помолчать.

Она поймет — продлит в молчаньи сроки
И под конец придумает сама
Рассказ о том, что два твои письма
Случайно затерялись по дороге.

Оставив все, уйдет за город в степи
Забыться, посмотреть на облака,
На те, что ты, быть может, видел в небе,
Теряя след ружейного дымка.

И в самом деле — ты ль их не заметил,
Когда они летели над тобой?
То было в полдень, начинался бой,
И ты на выстрел выстрелом ответил.

И посмотрел в ту сторону, туда,
Где облака, мелькнув над ними, скрылись…
И дни и годы многие забылись,
А этот будет памятен всегда.

В куске слюды, в слоистом сланце
Чуть виден крупный изумруд.
В тугой зажим его берут,
Чтоб спять с него слоистый панцирь.

Сначала бережно иглой
Снимают с камня первый слой.
Потом еще — и ярче зелень,
Свет камня мягче и теплей…
Как на листке среди полей,
На нем, казалось, пыль осела,
Но рукавом ее сотру —
Он станет гуще и темнее…
За слоем слой — кристалл крупнее,
И вот наградою за труд,
Откинув свой прозрачный панцирь,
В ладони, пыльные от сланца,
Зеленый выпал изумруд.
И то, что мастеру казалось
Еще не понятым, пока
Прохлады камня не касалась
Его горячая рука,
Теперь представилось точнее,
А мысль — живее и ясней,
И, прежде робок перед нею, —
Он возвышается над ней.