Константин Мурзиди - Уральские стихи

Ты стал к станку. Пройдут упрямо фрезы
По только что остывшему литью.
Они пройдут, чтоб окрылить железо,
Придать ему стремительность свою.

И видишь ты: где выстрелов зарницы,
Где две дороги сходятся в одну,
Из–за холма выруливают птицы,
Готовые подняться в вышину.

Любовь к земле. Чем выразить ее?
Любовью к матери? Она со мной повсюду.
Но есть часы, когда и про нее,
Один–единственный, забуду.

Любовью к женщине? Но и она,
Несущая начало нашей смены,
Не будет, может быть, удивлена,
Открыв мои невинные измены.

Не сравнивай ни с чем ее. Живи
Всегда влюбленный, принимай сраженья.
Ни с чем нельзя сравнить такой любви.
Пусть все живое ищет с ней сравненья.

О нем ходила слава по Уралу,
Она дошла и до полей войны.
Но, как нужны солдаты генералу,
А полководцу армии нужны, —
Ему был нужен в курточке потертой
Парнишка у токарного станка.
И мастер, улыбающийся, гордый,
Смотрел на своего ученика.

Молчал парнишка, фрезы подбирал он.
Как видно, понял с первых дней войны,
Что коль нужны солдаты генералам,
А полководцам армии нужны,
То мужественным, доблестным солдатам,
То армиям, бросающимся в бой,
Как никогда нужна его граната,
Его снаряд с отличною резьбой.

Пойми деталь мою, прошу я,
Не как линейку в чертеже,
Пойми ее как мысль большую,
Как чувство лучшее в душе.

Тогда, за гулом нарастая,
Летя к чужому блиндажу,
Как раз такой она и станет,
Как должно быть по чертежу.

Свой горный край все больше познавая,
Родной Свердловск я крепостью назвал
Тут каждый камень -— башня угловая
И каждый холмик — неприступный вал.

Он устремлен в далекие просторы,
Давая взлет прожекторным лучам,
Пуская танки, пробуя моторы,
Испытывая пушки по ночам.

И, как всегда, проснувшись утром рано,
Встречая дымный медленный рассвет,
Мы видим в небе облако тумана,
А под ногами — гусеничный след.

И мостовая блещет, леденея,
Вся в выбоинах старого торца.
Но как кому, а нам она роднее
Иной дороги, гладкой до конца.

И, повернув от нашего порога,
Она летит к горам за горизонт —
Родная нам, та самая дорога,
Которой танки движутся на фронт.

И, улыбаясь первым свердловчанам,
Танкист повел привычную к огню,
Расцвеченную зимними лучами,
Подернутую инеем броню.

Темнеют горы. Горные ручьи,
Гремя, сбегают в заросли густые;
И облака, вначале золотые,
Теряют краски теплые свои;

И проступает в таянии света
Лесная полутьма и тишина…
И попросту не верится, что где–то
В долинах за отрогами — война.

И все же начинается отсюда,
От этих гор, от этих крепостей,
Великое, скрепленное на рудах,
Единство к бою рвущихся частей.

Отсюда начинается движенье
Уральской стали, — с этой крутизны
Она, гремя, бросается в сраженье
И побеждает на полях войны.

Пересекая линию огня,
Твой легкий след мелькнет на льдинах
талых.
Когда совсем в руках твоих усталых
Не станет сил, ты позови меня.

Ты позови — и я тебя услышу
Сквозь самый сильный орудийный гром.
Я не приду, я не поправлю лыжи,
Когда ты вдруг помедлишь за Днепром.

Я был бы рад, но не дойду до талых
Днепровских льдин, до линии огня.
Ты позови, — в руках моих усталых
Сама собой окажется броня.

И новый танк, тот самый, на котором
Стоит пометка: «Выпустить к утру»,
Вдруг оживет, разбуженный мотором,
И через горы двинется к Днепру!

Вы заметили ту, что вечерней дорогою,
В белом платье, высокая, ходит со мной?
Эту девушку парни зовут недотрогою,
А подруги — какой–то смешной.

Если спросят у девушки, чем увлеченная,
Отчего она чаще бывает одна,
Неожиданно просто, ничем не смущенная,
— Я невеста, — ответит она.

И расскажет о том, как к победе готовится,
А с войны завернет на ее огонек.
И, услышав об этом, скромнее становится
Осмелевший сперва паренек.

Он девических рук торопливо касается
И, смущенный раздумьем, уходит во тьму.
Как она говорит и какая красавица,
Вот бы эту невесту ему!

И не знает никто, что невеста украдкою
Иногда загрустит, молчалива, тиха.
Только я улыбнусь, просветленный догадкою,
Что у девушки нет жениха.

Но в награду за все — за мечту ее давнюю
И за то ожиданье, которым живет,
Самый лучший солдат возвратится когда–нибудь
И невестой ее назовет.

О деле мужском, о войне,
Писал ты трехлетнему сыну.
Ты в мальчике видел мужчину
И девочку видел в жене.

Ты девочке милой писал,
Что не к чему плакать отныне.
А то, что тревожит, — мужчине —
Трехлетнему сыну сказал.

Когда–нибудь лет через пять,
Как только он школьником станет,
Она эти письма опять
Из черной шкатулки достанет.

На стопку тетрадей и книг
Солдатские письма положит,
Решив, что и в книгах без них
Твой сын разобраться не сможет.

…Прошел ты в атаке ночной
Последней своею долиной,
И девочка стала женой,
Чтоб вырастить сына мужчиной.

Новой плавкой ночная закончится смена,
А пока над площадкой плывет полумгла,
Сталевар неотступно стоит у мартена
И глядит в синеву смотрового стекла.

А за окнами тучка лиловой полоской
Потянулась на запад, и стало светло,
И заря побежала по крышам Свердловска,
Но весеннее солнце еще не взошло.

Время пробу снимать, и на черные плиты
Сталь стремительно падает струйкой литой.
И к рукам сталевара от капель пролитых
Поднимаются звезды над черной плитой.

А за окнами тени прозрачнее стали,
Проявились озера, совсем рассвело.
Потеснился туман, и раздвинулись дали,
И огромное солнце над лесом взошло.

И тогда, улыбнувшись друзьям молчаливым,
Сталевар направляется к летке, спеша,
Чтобы гибкий металл с золотистым отливом
Зазвенел, закачался в ладонях ковша.