М. Грашина - Языческий календарь. Миф, обряд, образ

В день первого августа, как и в другие праздники, в Шотландии было в обычае зажигать на холмах костры и танцевать вокруг них.

У ирландцев обязательной частью игр в честь Кармун были семь дней лошадиных скачек, что заставляет вспомнить о богине–кобыле, олицетворении Ирландии.

Жатвенные обряды германских народов в общих чертах сходны со славянскими. Здесь мы приводим материал о скандинавских обрядах, посвященных Лугнасе, собранный Культурно–историческим центром «Рагнар».

«В Доннерсберге (Donnersberg) женщина связывала три стебля ниже колоса на каждом поле, приговаривая: «Это принадлежит трем девам»; если она не могла пойти на поле сама, она связывала три стебля вместе белым шелком и посылала ребенка младше семи лет положить их на поле. (Ян Ульрих (Jahn, Ulrich), Немецкие жертвоприношения при земледелии и животноводстве, с. 158 — 159). Большинство из обычаев, «Первого Снопа» (First Sheaf), которые цитирует Ян, такие как изготовление куколок из зерна или выставление снопа «для мышей», являются подобными обычаю «Последнего Снопа» (Last Sheaf), присущего празднику Зимней ночи (Winternights). Первый Сноп можно было оставить лежать на поле, бросить в проточную воду, сжечь в огне или подвесить в доме или за дверью, «потому что священное жертвоприношение обладает силой сохранить дом и двор от всех неудач». В этом качестве также использовались яйца и хлеб»

(Ян, Немецкие жертвоприношения, стр 160 — 163).

В Исландии бой лошадей на Лугнасу, возможно, был сам по себе ритуальным актом, сцена с боем лошадей изображена на камне из церкви Haggeby (Uppland, Швеция — приблизительно 400— 600 гг. н. э.), на котором мы видим двух лошадей и всадников, понукающих их. Головы лошадей украшены головными уборами в виде рогов–полумесяцев, которые также изображены на многих конских упряжах этого периода. На множестве других камней этой эпохи изображения поединка лошадей заключены в окружности с расходящимися лучами, которые, возможно, символизируют солнце. Nylen и Lamm предполагают, что «поединок, вероятно, имел религиозное значение. Таким образом, отбирались самые подходящие для жертвоприношения животные, и битвы между хозяином зимы и лета, между смертью и жизнью в природе, которые проходили в Швеции до семнадцатого столетия, могли отражать древние обряды плодородия» (Камни, Корабли и Символы, с. 26). Лошадь, как говорилось ранее, является животным как плодородия, так и смерти, таким образом, очень подходит для обрядов в период сбора урожая. Лучшая лошадь становилась главным персонажем на протяжении всего праздника, но это не длилось долго. Сила, с которой бились лошади, возможно, показывала, каким будет урожай, или заряжала поле той энергией, что они потратили в борьбе.

Granbech упоминает, что те же самые поверья были отражены в норвежских соревнованиях лошадей, проводившихся в Saetersdale в августе. «Жеребцы были выведены два против двух, возбужденные присутствием кобылы, и после поединков следовали дикие скачки на неоседланных лошадях. И было известно, что «Когда лошади кусаются хорошо, это предвещает богатый урожай». В этой двойной игре между интерпретацией действия как теста мужественности, так и гарантии удачи, возможно увидеть мерцание старых традиций жертвоприношения» (II, с. 190)».

(А. Платов. «Тропа предела»)

…Тем‑то вечером и зашел между мальчишками разговор о волшебном холме Кнох Гльойх и о страшноватых чудесах, творящихся на его вершине ночами во время Лугнасы, когда великий бог Луг каждый год заново празднует свою свадьбу. Озерное мальчишечье братство разделилось тогда на две части: одни говорили, что чудеса эти всегда бывают опасны для путника, что окажется такой ночью на вершине волшебного холма; другие спорили, утверждая, что свадебный поезд Луга никогда не выходит на поверхность земли. И вот в некий момент, когда спор — по озерным обычаям — готов был уже перейти в шумную веселую драку, кто‑то из сторонников опасностей, подстерегающих смертного во время Лугнасы на холме Кнох Гльойх, выкрикнул в опускающуюся над озером тьму:

А коли не страшно, то кто из вас проведет самую ночь Лугнасы на вершине холма?

И стало тихо. Спор — спором, а провести такую ночь на волшебном холме не хотелось никому.

И тогда поднялся на ноги Дэйвнэ. Священный шум колышимых ночным ветром камышей звучал в его ушах, и вкус первого поцелуя еще не растаял на его губах.

Я, — сказал Дэйвнэ. — Я проведу ночь Лугнасы на вершине холма Кнох Гльойх.

И друг его Кайрид, сидящий у его ног, прошептал, глядя, как озерные волны трогают охапки прошлогоднего тростника на песчаном пляже:

Кому, как не тебе, о брат мой Финн, встречать свадебное шествие Луга…

Багровая полоса заката таяла на западе ночного неба, и опаловая луна уже поднималась над горизонтом. Дэйвнэ снова улыбнулся, вспоминая вчерашний вечер. Было совсем тихо.

А потом — когда растворились в густой небесной синеве последние клочья багряного заката, и воссияла на северо–западе звезда Тараниса — почувствовал Дэйвнэ слабую, едва заметную дрожь, сотрясшую камень под его спиной. И тотчас еле слышимый, но явственный шум различили его уши. Был тот шум подобен грохоту десятков далеких боевых колесниц, и кликам большого воинства, шествующего на битву, и слиянью многих голосов, поющих песнь Славы. И холм задрожал; и Дэйвнэ, охваченный вдруг неясной радостью и чувством внезапного торжества, поднялся на ноги, и обернулся, и увидел…

…Прямо из воздуха ступали на вершину священного холма воины в сверкающих белой бронзой и красным золотом доспехах; и жены, облаченные в чудесные сияющие ткани; и прекрасные мальчики в пурпуровых накидках, несущие дроты воинов; и белокожие девочки в белых одеяниях, шествующие за женщинами с серебряными чашами в руках. А впереди всех ступал величественный одноглазый воин в синем с серебром плаще и с сияющим копьем в левой руке. Стройная, как ива, девушка в белоснежных одеяниях двумя своими тонкими руками сжимала правую его руку, затянутую в серебряную перчатку. Дэйвнэ не мог — а если б и мог, то не посмел бы — разглядеть ее лицо, но почувствовал, что девушка эта бесконечно прекрасна, как прекрасен ночной звон воды в камнях ручья, или свет луны на травах летних лугов, или шум дубовых ветвей под полуночным ветром…

Он стоял, целиком отдавшись созерцанию того действа, что разворачивалось перед его глазами, и забыв обо всем на свете, когда взгляд его пал на одну из женщин, сопровождавших свадебное шествие великого бога Луга. Стройный стан, огненно–рыжие волосы, ярко- зеленые глаза — нет, не внешнее привлекло внимание Дэйвнэ к этой спутнице Луга — что‑то иное. И сама она, словно почувствовав на себе взгляд смертного, обернулась к стоящему у камня Дэйвнэ… И вдруг сбила шаг, и рука ее метнулась было к приоткрывшемуся рту, и едва различимая улыбка радости озарила ее лицо…