Б. Александров - Черные лебеди. Новейшая история Большого театра

— Дела мы принимаем до сих пор. Вы можете представить себе 68 тысяч кубометров бетона, которые лили до нас? Это уникальное здание, которое имеет углы, рамы, колонны, стыки, старые стены и новое основание, на которое они перенесены. Поэтому формально принять дела у нас не получается: мы просто пытаемся сделать некую разделительную ведомость по тому, что было сделано до нас.

Но, к сожалению, хотя мы всеми силами стараемся отделить то, чтобы было до нас, от того, что делаем мы, некие долги по качеству проекта перед заказчиком все же остались нам по наследству от прежних владельцев. Мы их исправляем за свой счет, абсолютно не увеличивая стоимость строительства. И сейчас сумму, на которую приходится это доделывать, даже смысла называть нет.

— Как вы оцениваете то, что было сделано до вас?

— Я не могу сказать, что все было плохо. Единственное, чего я не понимаю, это как можно было строить без проектной, рабочей, сметной и разрешительной документации? Так строился Большой театр до нашего прихода. Это факт, и об этом знают сегодня все, кто задействован в данном проекте.

Конечно, у нас на руках есть некие дизайн-чертежи, но для профессиональных строителей рабочая документация и конструкторские чертежи, которые можно осметить и отсортировать для субподрядных контрактов — это и есть суть стройки. А их нет на многие и многие разделы реконструкции — сделаны лишь отдельные части. Мы строим только те куски проекта, по которым есть вся документация. Любой другой подход противоречит закону.

В результате окончательной цифры стоимости реконструкции объекта нет и не будет, пока «Курортпроект» не закончит проектные работы, не осметит их и не пройдет госэкспертизу. А госэкспертизу он, видимо, в ближайшее время не пройдет в связи с появлением уголовного дела, потому что, как только возбуждается уголовное дело, госэкспертиза может приостановить процесс экспертизы.

— Как государство финансирует все это безобразие, если проекта, сметы нет — по какому принципу даются деньги?

— На уровне ТЭО проекта можно было примерно осметить на глаз, и в проекте бюджета просто выделили определенную сумму средств на реконструкцию театра, определив примерный объем работ по году — так было сделано в 2009 году и, видимо, будет сделано в 2010-м. Получается, что поскольку, например, в этом году опаздывает рабочая документация, то выделенные бюджетные средства не успевают осваиваться и «сгорают».

— То есть опять во всем виноват проектировщик?

— Скорее, отсутствие общего подхода. Потому что, например, «Курортпроект» весьма резонно указывает, что они сегодня не успевают с рабочей документацией, так как много раз менялось техническое задание. В результате получается то, что получается: частая смена техзаданий, задержка с рабочей документацией, задержка со строительством. Причины тут более глубокие, чем просто некомпетентность или недобросовестность конкретной компании. У нас в стране нет ни одного инжинирингового центра, который в принципе был бы способен полностью самостоятельно провести все необходимые работы по проектированию объекта, подобного Большому театру. Все считается на коленке. При строительстве мы используем схемы, технологии и методы примерно столетней давности. Большой театр просто не надо было начинать реконструировать до тех пор, пока не было закончено его проектирование. Вот немцы, например, проектируют три года, зато строят год.

Есть и еще один нюанс. Сейчас «Курортпроект» обвиняют в том, что ему переплатили за проектные работы в три раза. Но существуют международные нормы, согласно которым стоимость проектных работ может составлять до 12 % от всей стоимости строительства. Цена работы в 9 % уже означает, что может возникнуть необходимость дополнительных проектных работ, потому что надо набрать достаточное количество проектировщиков, проделать все необходимые проектные изыскания и даже лабораторные исследования, чтобы проект стал корректным и по нему можно было строить без допработ.

Стоимость же проектных работ в рамках реконструкции Большого театра относительно полной стоимости работ, по предварительным оценкам, составляет всего 5–6%, согласно всем документам. Поэтому, по сути, уголовное дело, если и надо заводить, то за то, что проектные работы стоят 6 %, ане 12 %. За 6 % невозможно запроектировать такое сложное здание, как Большой театр.

— То есть вы в принципе считаете качество работ проектировщика не очень хорошим?

— Любой инвестор в России вам скажет, что качество работы отечественных проектных институтов «аховое». Уже при строительстве постоянно приходится что-то дописывать, дорисовывать и так далее. Возьмите все объекты, построенные в РФ за последние 18 лет, и найдите среди них хотя бы один, который был возведен без дополнительных проектных работ.

— Почему тогда нельзя сменить проектировщика?

— Потому что тогда мы точно не успеем достроить театр до 2011 года. Прекрасный выход в этом смысле предложил Лужков: он просто заставил проектировщика брать субпроектировщиков на все те работы, которые тот не успевает сделать в срок, усилив таким образом проектный институт.

В идеале, конечно, с самого начала нужно было брать не российский проектный институт, а международную архитектурную компанию, которая умело до этого выполняла проектные работы для объектов уровня «Ла Скала», и дополнять ее российским проектировщиком, который уже переводил бы все заграничные решения на наши СНИиПы.

— Можете ли вы оценить степень готовности Большого театра на сегодняшний день и сказать, что еще осталось сделать?

— Нет, не смогу, потому что я не знаю, сколько договоров заказчик подписал не с нами. Цена строительства не определена, а значит, нельзя сказать, сколько процентов приходится на нас.

Из беседы с Ольгой Салабай,

РИА Новости, 2.10.2009

Большой театр считается одним из национальных символов России. В ходе реконструкции Большого театра решался вопрос, что важнее — здание театра или труппа.

В соответствии с первым, театр должен был быть восстановлен в его первозданном виде. Вторая точка зрения — перестроить театр в соответствии с современными требованиями. В первом случае театр становился музеем театрального искусства XIX века, во втором — терял свое значение как памятник архитектуры.

Одним из наиболее острых вопросов в данном контексте был вопрос о судьбе северной стены Большого театра — малой колоннады Бове, единственной части здания, сохранившейся от первого варианта постройки 1821–1825 гг. В результате было принято решение разобрать колоннаду на северной стене, скрытой за пристройкой, и перенести ее в подземный Камерный репетиционно-концертный зал в качестве реликвии.