Леонид Млечин - Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина

6 мая 1987 года вечером на Манежной площади собралась манифестация известного тогда общества «Память», которое начиналось с заботы о русской старине, но быстро сосредоточилось на борьбе с «вредоносным влиянием» Запада и евреев. Участники манифестации требовали зарегистрировать их организацию. Вволю поговорив о заговоре сионистов, манифестанты двинулись к Советской площади, к зданию Моссовета и потребовали встречи с первым секретарем Московского горкома.

Неожиданно манифестантов провели в Мраморный зал, к ним вышел Ельцин и два часа с ними разговаривал. Ему горячо.доказывали, что простому человеку невозможно пробиться к руководителям страны, а «Память» могла бы вместе с партией сражаться против общего врага — космополитизма, рок-ансамблей, американизации жизни...

Ельцин отвечал очень спокойно:

— Эмоциональности вашего всплеска я не хочу сейчас касаться. Я постоянно встречаюсь с людьми — в магазинах, на улицах. В мой адрес каждый день приходит сто пятьдесят—двести писем...

Ему стали говорить: когда же зарегистрируют «Память»?

— Вокруг вас много спекуляций, — ответил Ельцин. — Многие вас охаивают. Но вы даете повод к этому близкими к антисоветским высказываниями. Мы рассмотрим вопрос о регистрации, но на истинно патриотической основе...

Эта встреча породила подозрения: «Память» была одиозной организацией, порядочные люди с ней дела не имели. Так, может быть, Ельцин разделяет идеологию «Памяти»? Сочувствует ей? Или же просто не разобрался?

Но больше он с людьми из «Памяти» не встречался. Скорее, в тот день просто хотел показать, что не побоится выйти из кабинета и заговорить с возмущенной толпой.

Никаких оснований для подозрений в антисемитизме Ельцин не давал. Хотя и поговаривали, что в свое время первый секретарь Свердловского обкома Борис Ельцин красным карандашом подчеркивал еврейские фамилии в списке работников Свердловской киностудии. Если это и было, то развития не получило.

В 1991 году Горбачев с раздражением говорил министру иностранных дел Александру Бессмертных и своему помощнику Анатолию Черняеву:

— Посмотрите, кто окружает Ельцина, кто его команда: евреи — все евреи.

Еще более известной стала устроенная в Доме политпросвещения встреча с пропагандистами. Она продолжалась шесть часов. Борис Николаевич говорил очень откровенно и свободно. Такого еще не было. Потом эту встречу описывали все биографы Ельцина. Ельцин сам о ней вспоминал так:

«Мне передали записку: «Говорят, Ельцин ездит в метро. Но мы его не видели. Он поднимает проблему транспорта. Откуда такие впечатления — неужели из окна?» Что могу сказать? Я вас тоже не видел. Очевидно, потому, что в Москве слишком много народа, да и я еще «молодой» москвич, не все еще знают меня в лицо.

Я поставил себе за правило хотя бы раз в неделю бывать в магазинах. К сожалению, меня начинают узнавать. Каким-то образом узнают о моих маршрутах. Наводят марафет, встречают в белых халатах, вытаскивают из-под прилавка дефицит. Тут что-то надо предпринимать. Показуха мне не нужна...

Я побывал на многих московских рынках. Таких цен, как на рынках Москвы, я нигде не видел... Но ограничивать цены нельзя, потому что этот метод уже применялся и не дал результатов. Торговцы просто перекочевывают в другие города и области. На рынок надо давить торговлей. У каждого рынка нужно строить кооперативный магазин...»

Ельцина спросили, почему освобожден от должности второй секретарь Октябрьского райкома Данилов.

«Он снят с работы и получил партийное взыскание. Квартиру в многоквартирном доме он отгрохал себе барскую, с персональным камином и персональной дымовой трубой, пронизавшей весь дом. Таким князьям не место в партии! На партработе должны работать кристально чистые люди».

Забавно перечитывать эти слова сейчас, когда новая номенклатура понастроила себе дворцов. Стремление к обогащению, которое стало так заметно при новой власти, естественно, но Борис Ельцин не сделал ничего, чтобы помешать разложению своих чиновников, и даже скорее это поощрял. Во всяком случае, за камин в квартире он никого не увольнял.

— Принимает ли первый секретарь простых посетителей? — спрашивали его тогда.

— Да, принимаю. Вот несколько дней тому назад принимал молодую женщину, продавщицу, мать двоих детей. Мы с ней проговорили два часа. Она подробно раскрыла мне систему поборов, существующих в торговле. За последние месяцы в Москве арестовано восемьсот руководителей торговли. Черпаем, черпаем, а дна в этом грязном колодце пока не видно. Но надо до конца вычерпать эту грязь. Мы стараемся разорвать преступные связи, изолировать руководителей, на их место посадить честных и преданных партии людей, а затем постепенно идти вглубь. Работа предстоит трудная и долгая, но мы твердо намерены вычерпать эту грязь до конца.

Тогда он еще думал, что коррупцию можно победить. Потом его грозные обещания покончить с коррупцией уже не воспринимались всерьез. Это превратилось в ритуал.

С горожанами первый секретарь беседовал участливо, интересовался их делами и мнением, не отмахивался от чужих забот. С руководителями говорил жестко, несправившихся требовал немедля снимать с работы. Городская номенклатура, избалованная тихими гришинскими временами, пришла в ужас.

Секретарей горкома он сменил быстро. Отправил на пенсию второго секретаря Раису Дементьеву, вместо нее назначил Василия Захарова, который до этого был первым заместителем заведующего отделом пропаганды ЦК и секретарем Ленинградского обкома. На пенсию ушел и секретарь МГК по промышленности Леонид Борисов, его место занял генеральный директор станкостроительного завода «Красный пролетарий» Олег Королев.

В январе 1987-го он подводит итоги выполнения годового плана, несправившихся Ельцин сразу же снимает с работы.

Ельцин сменил двадцать три из тридцати трех первых секретарей райкомов.

Приезжая на бюро горкома, ни один первый секретарь райкома не знал, кем он вернется назад. Самое тесное общение с Ельциным не избавляло от жесткой критики и увольнения. Сначала это производило колоссальное впечатление на москвичей, которые видели, что сметается целая генерация партийных чиновников, не вызывавших у людей никаких чувств, кроме презрения. Потом острота впечатлений притупилась. Прежние чиновники исчезали, появлялись новые, но точно такие же.

А серьезного результата, когда можно было бы сказать, что жизнь в столице радикально изменилась, все не было. Делать вид, что все хорошо, Ельцин не хотел. Пока еще он не боялся признаваться в неудачах. Трудно даже сказать почему — настолько был уверен в своих силах? Или же им руководил безошибочный политический инстинкт?