Леонид Млечин - Кремль. Президенты России. Стратегия власти от Б. Н. Ельцина до В. В. Путина

Лигачев подбирал Горбачеву новую команду, понемногу убирая стариков, сидевших в секретарских креслах десятками лет. Он вызывал к себе на разговор первых секретарей обкомов, министров, а выходили они из его кабинета персональными пенсионерами союзного значения.

Первые секретари при Брежневе привыкли к почти полной самостоятельности. Ни генеральный секретарь, ни его помощники глубоко в областные дела не вникали. Если первый секретарь не допускал никаких скандалов и провалов, он мог годами, оставаться полным хозяином у себя в области. Лигачев нарушил эту практику, он передвигал первых секретарей, которые стали сильно от него зависеть.

Лигачев, придя в ЦК, принял решение не брать на работу в аппарат людей, которые прежде не были на освобожденной партийной работе. Специалистам путь в ЦК был закрыт. Зато в аппарат хлынули профессиональные партийные секретари, целиком обязанные переводом в Москву Лигачеву.

Опытный аппаратчик, Лигачев хорошо овладел всеми механизмами власти, знал, как быстро провести нужное решение, добившись у генерального резолюции «Разослать по политбюро, подготовить проект постановления».

И он в полной мере использовал роль человека, который каждую неделю вел заседания секретариата ЦК. Он прибрал к рукам так много власти, что уже пытался руководить другими членами политбюро, проверял их работу, заставлял их перед ним отчитываться, безапелляционным тоном делал им замечания и щедро раздавал указания. Егор Кузьмич никогда не сомневался в своей правоте. Больше всех его проверки и накачки раздражали главу правительства Николая Рыжкова.

При Хрущеве секретариат по очереди вели «старшие» секретари — то есть возведенные в ранг членов политбюро.

Брежнев, отвергнув поползновения Николая Подгорного получить формальный ранг второго секретаря, поручал вести секретариаты двоим — Суслову и Кириленко, Суслову и Черненко, Черненко и Андропову.

Брежнев боялся усиления второго секретаря, поскольку человек, ведущий секретариаты и располагающий сиреневой печатью ЦК КПСС номер 2, становился важнейшей фигурой для работников центрального аппарата и местных партийных секретарей: он назначал и снимал их, отправлял в заграничные командировки и на учебу, то есть он сажал «уездных князей» на «кормление». Завися от благорасположения второго человека, партсекретари старались демонстрировать ему лояльность.

Горбачев вначале передал Лигачеву все полномочия второго секретаря, поручая ему делать то, чем не хотел заниматься сам: проводить кадровую чистку, закручивать гайки, осуществлять повседневный контроль. Потом забеспокоился, видя, что власти у Егора Кузьмича слишком много.

Сам Лигачев вспоминает:

«В приемной моего кабинета с утра до вечера были люди... Не обходили меня и первые секретари обкомов, крайкомов партии. Приезжая в Москву, они обязательно поднимались в кабинет номер 2, и я их принимал в любое время... Кто-то, видимо, принялся внушать Горбачеву мысль о том, что Лигачев слишком много берет на себя, что он «обрастает» слишком сильными связями в партии, среди членов ЦК. В печати стали поговаривать о «заговоре» Лигачева в ЦК».

И действительно: всякий раз, когда генеральный секретарь уезжал из Москвы — по делам или в отпуск, начинались разговоры о заговоре со стороны Лигачева.

Заговора как такового, конечно, не было, но Лигачев, оставшись на хозяйстве, вел себя решительно и напористо, пытаясь командовать всей страной и навязывая всем свое мнение, которое постепенно стало расходиться с позицией Горбачева.

Ельцин был не единственным, кто жаловался на мелочную опеку Лигачева, но Борису Николаевичу доставалось больше других. Егор Кузьмич пытался держать московского секретаря в ежовых рукавицах и жестко контролировал его деятельность. Во-первых, Ельцин был тут, под рукой, в соседнем здании. Во-вторых, если руководители правительства могли хотя бы формально отстаивать свою независимость, то уж Московский горком точно подпадал под власть секретариата ЦК.

Лигачев рассчитывал, что Ельцин станет его человеком. Но Борис Николаевич знал себе цену. Он не желал слепо подчиняться не только Лигачеву, но и самому генеральному секретарю. Егор Кузьмич исходил из того, что Ельцин должен быть ему по гроб жизни обязан за перевод в столицу. Но Борис Николаевич не испытывал таких чувств.

Лигачев, видимо, быстро разочаровался в своем выдвиженце. Он не любил своенравия и знал, как прищемить хвост. Для этого у него в руках были все необходимые рычаги.

Он дергал Ельцина по мелочам, по каждому поводу заставлял отчитываться, считая, что таким путем укротит строптивого. А Борис Николаевич просто перестал ходить на секретариаты и при случае сам атаковал Егора Кузьмича. Уже потом он рассказывал, как пришел к Горбачеву и сообщил: в разгар антиалкогольной кампании закупленное в Чехословакии оборудование для пивных заводов демонтировали и сломали.

Горбачев развел руками:

— Что сделаешь?..

На политбюро Ельцин заговорил о том, сколько вырублено виноградников, сколько заводов перепрофилировано.

Лигачев завелся:

— Позвольте?..

Ельцин:

— Я еще не закончил!

Лигачев:

— Позвольте, я скажу.

Горбачев молча наблюдал за перепалкой.

Ельцин закончил свою речь словами:

— За такие дела надо снимать с работы и судить!

Видя, что московский секретарь бунтует, Егор Кузьмич пустил в ход тяжелую артиллерию.

В августе 1986 года на заседании политбюро Ельцин заговорил о том, что в Моссовет обращаются разные группы, которые пытаются проводить в Москве демонстрации и митинги. Они требуют, чтобы Моссовет решил, где проводить такие мероприятия, сколько людей могут в этом участвовать и так далее. Ельцин выразился в том смысле, что такое решение придется принимать.

Горбачев согласился и поручил Ельцину готовить предложения. Прошел месяц, Горбачев уехал в отпуск. Заседания политбюро вел Лигачев. И вдруг, вспоминает член политбюро Воротников, Егор Кузьмич «поднял вопрос о публикации в московской печати (по-моему, в «Вечерке») Моссоветом правил проведения митингов и демонстраций». Предлагалось все митинги проводить в одном месте — в Измайловском парке (по типу лондонского Гайд-парка).

Лигачев резко отчитал московского секретаря:

— Почему Ельцин не рассмотрел этот вопрос на бюро МГК? Кто обсуждал его и с кем? Ведь еще 6 августа, когда ты, Борис Николаевич, поднимал на политбюро этот вопрос, то Горбачев просил тебя проработать и внести предложения о порядке проведения всяких демонстраций, митингов и шествий. Ты согласился. А сделали по-другому. Ведь принятый Моссоветом порядок беспределен. Он не определяет многие параметры: предварительное согласование, место и продолжительность демонстраций, количество людей. Кто ответствен за безопасность и тому подобное?