Михаил Львов - Каменный пояс, 1985

Здесь же мы приведем только свидетельство такого «авторитетного» лица, как фашистский прокурор Редер:

«Ужас должен охватить каждого при мысли, что враг знал тайны Германии». —

Так начал он свою речь на суде над участниками «Красной капеллы».

Мы впервые встретили обер-лейтенанта Харро Шульце-Бойзена, когда из старинного охотничьего парка в Вердере, где находился штаб ВВС (а где-то недалеко был и командный бункер самого Геринга), он ехал в Темпельгоф, к своему старому другу скульптору Шумахеру.

Дверь открыл человек лет тридцати пяти, в солдатской форме, с добрым лицом.

— Здравствуй, Курт! — приветствовал его Шульце-Бойзен. — Ну, как наш долгожданный гость?

— Все в порядке, — ответил Курт. — Он ждет тебя.

Навстречу Шульце-Бойзену поднялся невысокий крепыш в форме ефрейтора артиллерии вермахта.

— Харро, — назвал себя обер-лейтенант, протягивая руку.

— Хельмут, — назвал себя гость.

Так они встретились.

Шульце-Бойзен ничего не знал о прошлом человека, который сидел перед ним в этой уютной берлинской квартире. Таков закон конспирации — чем меньше ты знаешь, тем лучше. Его собеседник (в кармане у него лежала воинская книжка на имя Хельмута Вигнера, и в его документах имелись отметки военных комендатур всех городов, где ему пришлось делать пересадки на пути с Восточного фронта) ничего не знал о прошлом «неистового Харро», Шу-Боя, как называли его близкие друзья.

Они почти ровесники. Харро на год старше, он родился в 1909 году. В 1933-м оба — один в Берлине, другой в Бургштадте — попали в лапы штурмовиков и лишь случайно избежали гибели.

Оба они, коммунист-подпольщик из рабочих и интеллигент-офицер из аристократической семьи, убежденные, непримиримые враги фашизма. И оба, ведя полную смертельных опасностей борьбу за будущее своего народа, разными словами высказали одну и ту же мысль: высшая форма немецкого патриотизма — сражаться против Гитлера, помогать Советскому Союзу.

Они были крайне нужны друг другу.

Последнее время в Москве были очень обеспокоены: берлинский радист молчал. Что произошло? Временные трудности? Провал? Об этом можно было только гадать, пока на место не прибудет новый радист.

У Шульце-Бойзена были разведданные, которых ждали в Москве. Он понимал, что новичка не стали бы посылать с таким заданием, и что его гость — человек опытный и смелый.

Так они встретились и начали работать вместе. Недолго, всего несколько недель.

Наступали трагические дни «Красной капеллы».

«Героическое поведение, никем не увиденное».

Эти слова Бертольда Брехта — и о героях «Красной капеллы». Многое стало известно только после войны, при этом часть сведений — из гестаповских протоколов, из приговора по делу участников «Красной капеллы». Но то, что в устах фашистских судей было обвинением, сегодня звучит как признание врага.

Из приговора суда — о Шульце-Бойзене:

«…Никогда не служил честно национал-социалистическому государству. Перед началом войны… установил связь с Москвой. Среди переданных им сведений была информация о состоянии германской авиации перед началом войны с Россией. Передал в Москву, что следует ожидать германского наступления на Майкоп, о раскрытии на Балканах английской разведывательной организации, о захвате советского радиошифра при взятии Петсамо, о сроке и месте приземления парашютистов-десантников под Ленинградом, о предстоящем использовании в войне отравляющих веществ, о составе военно-воздушных сил и производстве вооружения…»

О Курте Шумахере:

«…Будучи призванным в армию, распространял нелегальные листовки среди солдат. Дал согласие передавать в Москву секретную информацию. Скрывал на своей квартире советского парашютиста Хесслера. Что особенно предосудительно — встречался с парашютистом у своей военной казармы».

О его жене Элизабет:

«…Помогала мужу в его нелегальной работе. Скрывала и кормила советского парашютиста Хесслера в своей квартире. Хранила в доме его радиопередатчик почти до своего ареста. В августе 1942 года передала Хесслеру чемодан для военной одежды, в которой радист прыгал с советского самолета на парашюте в немецкий тыл…»

О Гансе Коппи:

«…в возрасте восемнадцати лет арестовывался за принадлежность к запрещенной коммунистической партии. Входил в группу Шульце-Бойзена в качестве радиста… В 1941 году арестованный по настоящему делу Хуземан получил и передал Коппи сведения о производстве трассирующих боеприпасов, о военном заводе в Саксонии, изготовлявшем бронебойные патроны. В 1942 году Коппи передал сообщение о том, что под Севастополем установлены тяжелые береговые орудия для штурма советской крепости. В августе 1942 года советский парашютист доставил ему еще один, четвертый радиопередатчик».

Это строчки из приговора. А вот несколько строк из шлюсс-протокола (заключительного протокола) гестапо по делу «Красной капеллы», направленного имперскому суду:

«Через несколько дней после своего приезда в Берлин Хесслер посетил ближайшего сотрудника Шульце-Бойзена скульптора Курта Шумахера и его жену в Темпельгофе. Они свели его с Шульце-Бойзеном, сразу увидевшим в Хесслере человека, который будет содействовать в активизации передачи информации в Москву.

Он (Шульце-Бойзен) несколько раз встречался с парашютистом в берлинских казармах вермахта и связал его с радистом Гансом Коппи…»

И снова из приговора — об Эрике фон Брокдорф («Красной графине»):

«В начале сентября 1942 года Ганс Коппи привел в ее квартиру советского парашютиста Хесслера. Хесслер просил обвиняемую разбудить его в 4 часа 30 минут для того, чтобы установить радиосвязь с Москвой. Это поручение обвиняемая выполнила…»

Узнав, что арестованные держались на допросах мужественно и отказывались давать показания, Гитлер приказал: «Заставить их говорить».

Гиммлер «расшифровал» этот приказ: арестованных подвергать пыткам, даже если это приведет к их смерти.

Писатель Гюнтер Вайзеборн, друг и соратник Шульце-Бойзена, был одним из немногих оставшихся в живых участников «Красной капеллы». В своей книге «Мемориал» он рассказывает, каким бесчеловеческим пыткам подвергались арестованные в гестаповских застенках.

Когда гестапо сочло следствие законченным, об этом доложили Гитлеру. «С чрезвычайным возбуждением» (по словам адъютанта Гитлера фон Путткамера) фюрер приказал «уничтожить большевиков в наших рядах».

75 главных заключенных (всего было арестовано и предано суду около двухсот человек) были приговорены к смертной казни. Милдред Харнак и Эрике фон Брокдорф суд «милостиво даровал» по десять лет тюрьмы. Но Гитлер, утвердив приговор, эту его часть отменил, поручив «пересмотреть» ее другому суду. Судьи хорошо поняли желание своего фюрера.