Андрей Сахаров - Собрание сочинений. Тревога и надежда (статьи, письма, выступления, интервью). Том 1. 1958—1986

— Кажется, у вас есть мнение, что западные либералы, интеллектуалы наивны в отношении этой страны. Что вы думаете об этом? Это правильно или нет? Почему?

А. Сахаров.Если говорить о слове «наивность», то я его старался избегать и в особенности избегаю сейчас в применении к западным либералам, западным левым. (Вероятно, второй термин в данном случае будет точнее. Потому что слово «либерал» имеет разные значения в политике. Я, может быть, его употреблял ранее в не совсем общепринятом смысле.) На Западе есть доступ к гораздо более широкой информации, чем он есть у граждан нашей страны. У граждан нашей страны есть, конечно, личный опыт жизни в социалистическом государстве. На Западе есть доступ к информации о нашей стране, о своей собственной стране, и я думаю, что если у серьезного человека есть искреннее желание разобраться в положении в нашей стране и сравнить его с положением своей страны, то у западного человека такая возможность всегда есть, было бы желание. Но мне кажется, что у многих, в особенности это относится к недавнему прошлому, у многих западных левых есть определенная узость подхода, перевес проблем местной политики, местной политической борьбы, иногда концентрирующейся вокруг вопросов, с нашей точки зрения, второстепенных, или же таких, по которым не следует вести борьбу, потому что это ослабляет западный мир. Западный мир несет на себе огромную ответственность в своем противостоянии тоталитарному миру социалистических стран. Но я считаю, что эта узость подхода западных либералов, западных левых, она очень досадна, она привела ко многим трагическим последствиям, но она не является органическим пороком, им присущим, потому что она исправима. И определенные симптомы того, что положение исправляется, по-моему, в последние годы мы наблюдаем.

— Возможно, западные левые думают, что это слишком легко — критиковать советское государство, что это слишком…

А. Сахаров.Что это слишком тривиально, что это неинтересно, а вот критиковать собственное — это интересно. Может быть. Критиковать нас легко, но это важно, потому что формирование такого единого общественного мнения, достаточно отражающе­го действительность, — очень важная вещь и это находится в стадии становления. До сих пор этот процесс не завершен, но, как я уже сказал, мне кажется, что определенные сдвиги налицо.

— Это мое личное мнение, что, может быть, ваша деятельность была более видной до присуждения вам Нобелевской премии?

А. Сахаров.Была какой?

— Видной. Я хочу сказать — более заметной, более активной. Может быть, в этом году было не так много пресс-конференций, не так много заявлений. Это правильная мысль?

А. Сахаров.Я сейчас постараюсь ответить. Я много думал как раз об этом вопросе и постараюсь ответить. Во-первых, год на год вообще не всегда похож. Бывают случайные отличия одного года от другого. Для нашей семьи этот год был очень трудным в личном отношении и, кроме того, я должен сказать, что усталость после многих лет общественной деятельности, для которой я психологически очень мало подготовлен… сказывается. Для меня психологически очень трудно нести бремя международной известности, встреч; многие из этих встреч бывают совершенно бесполезными для меня, но очень утомительными, люди меня утомляют… Это все имеет место. Тем не менее мне кажется, что я не сложил руки. В этом году было две поездки в Омск на суд Джемилева, была поездка в Нюрбачан. И я очень много — я не могу сказать, больше или меньше, чем в прошлые годы; может быть, несколько меньше, но все-таки много — выпускал документов по разным вопросам (около тридцати за пять месяцев). Я пишу медленно и мучительно — я совершенно не журналист по своему складу. И каждый документ мне очень дорого обходится —иногда это несколько дней, а иногда и несколько недель работы. Некоторые из тех документов, которые я написал за это время, получили широкую известность. К числу их я отношу обращение к кандидатам в президенты США, которое получило, как я понял, большой отклик в прессе. Но в других случаях пресса мало реагировала на принадлежащие мне документы и заявления. И в особенности это относится к радиостанциям. Это частично создает впечатление уменьшения интереса.

Я приведу несколько примеров.

Я обратился с призывом к ряду организаций, в том числе к Организации Объединенных Наций, — спасти Джемилева, который находится в трагическом положении. Это заявление практически пропало. Другой пример относится к заявлению, сделанному моей женой. Моя жена ездила на свидание с Кузнецовым. Кузнецов в этот момент находился в больнице. Ей даже не сказали о состоянии его здоровья и отказались предоставить свидание, заявив, что предыдущие ее свидания тоже были якобы незаконны. На самом деле, если посмотреть в Кодекс, то они абсолютно законны, и они крайне необходимы, так как нет больше человека, который мог бы к нему ездить. И вот это заявление тоже не было опубликовано и не попало на радио. Я очень расстроен, даже в какой-то мере был выведен из равновесия историей с ответами на вопросы корреспондента одной зарубежной газеты. Было договорено, что представлю эти ответы в письменной форме, я работал над ними две недели и придавал большое значение их полной, неискаженной публикации; но еще через две недели я получил ответ, что газета заинтересована не в публикации моих ответов, а в публикации статьи ее собственного корреспондента. Я тогда забрал этот документ себе, и он остался неопубликованным.

— Когда это было?

А. Сахаров.Это было перед самыми выборами президента США. Но я был согласен, чтобы эта публикация была и позже, изменив там несколько фраз.

Я считаю, что я в какой-то мере ответил на этот вопрос.

С одной стороны, я и действую, с другой стороны, мне трудно, и все это по-человечески должно быть понятно, но дело, по-моему, не стоит.

— Можно ли спросить, как долго может продолжаться ваша деятельность, учитывая ваше здоровье и психологическое настроение? Продолжаться, как она продолжается сейчас.

А. Сахаров.Я не знаю этого, я живу в соответствии с потребностью жизни, с тем, что требует текущая жизнь. Как долго это может продолжаться, это зависит от очень многих причин — и личных, и общественных. От помощи, которая мне оказывается, от того, как более молодые люди примут на свои плечи ответственность, лежащую на мне; с другой стороны, от того, как мне будет помогать мировое общественное мнение. Зависит, конечно, от моего здоровья, от моих семейных дел.

Когда я думаю, что я хочу для своей семьи, для себя, то я должен сказать, что я, как всякий человек, желаю для себя и для своей семьи обыкновенного человеческого будущего, обыкновенной человеческой судьбы и жизни. Но, к сожалению, то, что происходит сейчас, та жизнь, с которой мы все сталкиваемся, оставляет мало возможностей к такому развитию событий. Как все это будет развиваться дальше — это трудно прогнозировать.