Игорь Фесуненко - По обе стороны экватора

Уже несколько человек с архибанкад доставлено в близлежащие госпитали и больницы. Гринго попрятали бинокли с запотевшими линзами и прикладывают к вискам мороженое. Где-то в середине колонны падает на горячий бетон дона Мария, исполняющая роль принцессы Изабел. Ее тут же оттаскивают в тень под одно из немногих уцелевших на Авениде деревьев. Визгливый свисток Зеки подстегивает батарею и задает ритм самбе «Санта-Марты». Все горячей, все жарче становится дефиле.

Рауль толкает меня в бок и показывает глазами: «Не прозевай!» Я поворачиваюсь и вижу, как в сопровождении четырех ритмистов — пандейро, тамборина, аго-го и куики — стремительно проходит мимо центральной архибанкады мулатка Араси. Взвывают от восторга грингос, исторгая поощрительный свист. Телекамеры, словно завороженные невиданным ритмом, ведут свои носы-объективы за почти неразличимым фейерверком ее мелькающих ног. Но никто в тот момент: ни мы с Раулем, ни грингос на трибунах, ни фоторепортеры, нацелившиеся на Араси, ни жадно припавшие к экранам телезрители — не подозревает о том, что босые ноги этой мулатки были сожжены раскаленным бетоном мостовой еще полчаса назад, когда, потеряв в самом начале дефиле одну туфельку, она сбросила, чтобы не терять равновесия, и вторую. Все смотрят на ее ноги. И никто не видит закушенные от страшной боли губы. И тем более никто на трибунах не заметит, как спустя полчаса в конце Авениды Араси со стоном рухнет на траву у памятника герцогу Кашиасу и приложит к кровоточащим черным ступням протянутую кем-то порцию мороженого.

Вновь взвивается над Авенидой пронзительный свист Зеки. И еще громче подхватывают «академики» горячий ритм батареи. С неба посыпались листовки. Это сюрприз «Санта-Марты»: она отпечатала текст своей самбы, наняла вертолет, который разбрасывает листовки по всему городу. И вот уже вся Авенида, весь Рио превращается в миллионный хор, повергающий в экстаз и ужас уцелевших на своей архибанкаде грингос. Весь город подхватывает слова самбы, которую поют Силвия с Терезиньей, и Зека, дирижирующий батареей, и маленький философ Эскуриньо, выписывающий своими черными ногами какие-то немыслимые вензеля, и Дамиан, толкающий тележку с изображением императорского дворца в саду Боа-Виста (на что еще может пригодиться этот дряхлый старик, которого все-таки жалко оставить дома!), и дона Мария, уже очнувшаяся в тени и со слезами на глазах следящая, как самая великая, любимая, родная школа впервые за тридцать шесть последних лет проходит по Авениде без доны Марии…

Все они — и плачущая дона Мария, и забывшаяся в вихре самбы Силвия, и маленькая Терезинья, и окаменевший против губернаторской ложи Флавио, и неутомимый Эскуриньо, и Старый Педро, придерживающий предательски сползающее полотенце, и свирепо грозящий кулаком какому-то сбившемуся с ритма тамборину Зека, и Дамиан, цепляющийся, чтобы не упасть, за тележку, и все остальные «академики» и болельщики «Санта-Марты» весь год ждали этого часа, как полумертвый от вечного голода батрак всегда засушливого штата Пиауи ждет редкого и скудного дождя. Да что там ждали! Они жили мечтой о победе. Они готовились к ней, как девушка готовится к свадьбе, как футболист готовится к финальному матчу на Кубок мира, музыкант — к премьере, рыбак Сеары — к приходу рыбы. Они по сентаво откладывали свои скудные монеты в сундуки и копилки, чтобы в этот день их карнавальные костюмы — «фантазии» не уступали нарядам других школ. Трижды в неделю после тяжелого трудового дня, после гор выстиранного белья, после километров выметенных улиц и вымытых полов, после тонн грузов, перенесенных на изломанных усталостью спинах, они приходили на репетиционную куадру — площадку у подножия своей фавелы, и репетировали, пели, танцевали до рассвета, когда, наскоро выпив кофе, нужно было снова уходить: женщинам — к новым горам белья, мужчинам — к вновь грязным мостовым и тротуарам, в портовые склады, на бензоколонки, в гаражи, мастерские и заводские цеха. Год страданий и надежд, которые перечеркнула неожиданная болезнь Дудуки.

Да! А как же новый местре-зала — Жулиньо? Где он?.. На трибунах уже знали о трагедии «Санта-Марты» и нетерпеливо вытягивали шеи туда, в середину колонны, все еще находящейся неподалеку от Канделярии, где в руках порта-бандейры Вильмы колыхалось, наклонялось, описывало круги расшитое золотом знамя «Санта-Марты». Никто не хотел бы сейчас оказаться на месте Жулиньо — так непомерен был лежащий на его плечах груз ответственности. И каждый втайне завидовал ему и хотел бы оказаться на его месте — потому что ни одного местре-зала не ожидала Авенида с таким нетерпением, ни на одного участника дефиле не смотрела она с таким напряженным вниманием, как на Жулиньо. Кто только не прошел за эту долгую ночь и жаркое утро по горячему бетону Авениды, купаясь в благодарных овациях архибанкад: вечная королева самбы певица Элза Соарес и не менее знаменитая самбистка Жижи из «Мангейры», высекающая, казалось, каблуками искры из мостовой. Трио «Золотой пандейро», выделывающее со своими инструментами головокружительные трюки. Француженка Аник Малвиль, присоединившаяся к шествию «Салгейро», и поразивший весь город и всю страну своей последней самбой любимец Рио — композитор из «Вила Изабел» Мартиньо да Вила, и трехкратный чемпион мира по футболу, защитник сборной команды страны Брито, лихо работавший с тамборином в батарее «Мангейры». Все они сорвали свою долю оваций, все они заработали свои баллы в судейских бюллетенях, но никого из них не ждали с таким нетерпением и интересом, как долговязого Жулиньо — преемника великого Дудуки… Местре-зала и порта-бандейра идут в середине колонны. И поэтому только тогда, когда вся полуторакилометровая полоса Авениды была заполнена желто-красным потоком «Санта-Марты» и голова колонны уже пересекла линию финиша против здания военного министерства, в самом начале Авениды показались, наконец, Жулиньо и Вильма. Как и каждому участнику дефиле, им предстояло пройти мимо судейских кабин и трибун, мимо полицейских и фоторепортеров, мимо телекамер и губернаторской ложи около полутора километров. Где-то на середине этой дистанции — прямо против серой кабинки с табличкой: «Судья, оценивающий выступление местре-зала и порта-бандейры» — Жулиньо и Вильма должны выполнить положенные эволюции. Свою обязательную и произвольную программы.

«Не спеши, береги силы!» — строго сказала Вильма, когда они пересекли белую линию старта. «Жу-ли-ньо! Жу-ли-ньо!» — раздалось в тот же миг сквозь грохот сурдо, треск реко-реко и всхлипывание куик на восточном крыле архибанкады: торсида «Санта-Марты» подбадривала новичка. «Спокойно, — снова повторила сквозь зубы Вильма, рассыпая по трибуне воздушные поцелуи. — Спокойно, вспомни, что говорил Дудука».