Галина Каган - Окно в другое измерение

Я хотел бы побывать и в знаменитом саду камней Рёандзи, в котором человек попадает в какое–то особое состояние. Может быть, и я почувствовал бы там что–то особенное?

Но самое, конечно, удивительное — это самурайский кодекс чести «Бусидо» (какое красивое слово!), что означает — «Путь воина». Мне кажется, что главное в нём — это защита чести. И если самурай совершает какой–то нехороший поступок, который по правилам «Бусидо» считается недопустимым, то он предпочитает совершить самоубийство — харакири, вспарывая себе живот кинжалом. Такая смерть считалась столь же достойной, как смерть в бою. А самое интересное, что женщины тоже обучались этому, в день совершеннолетия им дарили маленький кинжал, которым в случае необходимости они могли совершить этот ритуал. Но женщина вскрывала себе сонную артерию на шее и в отличие от мужчин делала это, если оскорбление нанесли ей и затронули её честь. Обычай, конечно, очень жестокий. Но тут уж ничего не поделаешь: так принято. Один наш знакомый, побывавший в Японии в конце Второй мировой войны, видел своими глазами, как один японский генерал сделал себе харакири из–за того, что его армия сдалась в плен.

Но вообще в этом «Бусидо» мне не всё понятно, а со многим я не согласен. Разве это правильно, что путь воина означает смерть? И что жизнь не имеет никакой ценности? Даже для меня это не так — я ни за что не хочу умирать! Наверное, все–таки я никогда не был самураем. Может быть, я был просто мушкетером где–нибудь во Франции? Или рыцарем Круглого стола? Они мне как–то понятнее. Если бы я мог побывать в Англии, то обязательно поискал бы чашу Грааля и настоящий меч короля Артура — а вдруг они исполнили бы мои желания?! Ну хотя бы одно на нас двоих с мамой… А пока мы собираем самые разные мечи и шпаги, сабли и кортики, дуэльные пистолеты. И каждое утро сражаемся за каждый наступающий день…

К моему тридцатилетию мама посвятила мне стихотворение. Оно мне очень нравится.

Это правда. Ведь у нас столько оружия! И мы не сдаемся… Но, как говорит мама, к сожалению, стареем. Вот мне уже 40!

А теперь я хочу провести вас по тропинкам, ведущим к моим родителям. Ведь я — это они. А им тоже пришлось из–за меня перестроить всю свою жизнь.

С мамой, я думаю, мне просто повезло. На протяжении сорока лет она почти всегда была рядом со мной — днем и ночью, на расстоянии слышимости моего негромкого и невнятного голоса. Я чувствовал ее спокойное дыхание, я знал, что она готова выполнить любое мое желание. Ее друзья стали моими друзьями. Я всегда был рад видеть их приветливые, улыбающиеся лица. Наш гостеприимный дом встречал их пирогами и чаем, задушевными разговорами, стихами и песнями.

Я очень люблю свою маму… А обо всем остальном она расскажет сама.

Человек думает, что все, что с ним происходит в жизни, происходит случайно и он волен поступать, как ему хочется. Но однажды, бросив взгляд на прожитую цепочку событий, он понимает, что все его поступки оказываются связанными в один сложный узор, который рисовал кто- то другой. А он просто вязал ряд за рядом, где нужно, закругляя, поворачивая, меняя стиль вязания, но двигаясь только вперед, все дальше и дальше, и если даже ошибался, то распустить уже связанное было совершенно невозможно. И чем дальше он вязал, тем понятней становилось ему, что каждая очередная петля соединена с множеством предыдущих, на них держится, ими подготовлена и обусловлена.

Сейчас, оглядываясь назад, на годы своей юности, я вспоминаю некоторые факты и события, которые медленно и осторожно подводили меня к предстоящему испытанию, сталкивая, как бы случайно, с проблемами инвалидов и накапливая опыт их понимания. Недаром ведь говорят, что Бог, посылая человеку испытание, дает ему силы, чтобы с ним справиться.

Приговор врачей перевернул всю нашу жизнь. Но вопреки всему где- то в глубине сознания оставалась не подчинившаяся разуму надежда. И именно она провела нас по трудным дорогам, которые нам предстояло пройти.

…Когда нашему сыну исполнилось семь или восемь лет и мы поняли, что ни лекарства, ни евпаторийское лечение не помогают, в наш город приехал китаец, — как нам рассказали, потомственный врач, который Atoe лечить многие болезни методом иглоукалывания. Нам удалось с ним договориться, и он пришел к нам домой. Ничего у нас не спрашивая, доктор подошел к нашему сыну, как будто видел его уже не первый раз. К нашему удивлению, он сразу нашел к нему подход, что–то ему рассказывал, о чем–то спрашивал, стучал какими–то молоточками по позвоночнику, а потом сказал:

— Если бы у вас была возможность переехать в город, где я живу, в Ташкент, я бы попытался что–то сделать, хотя, конечно, гарантии, что он пойдет, я дать вам не могу. Но вы должны знать, что у вашего ребенка интеллект почти не затронут. И это главное. Поверьте мне, для человека это главное. Можно быть счастливым, не умея ходить, и можно быть несчастным, даже если ты физически совершенен. Попытайтесь сделать его счастливым!

И еще одна встреча помогла нам принять и преодолеть все, что пришло в наш дом с рождением сына, помогла не потерять надежды, не отпустить ниточку жизни.

Однажды мы вместе с сыном были в гостях, на дне рождения моей подруги, которая работала в то время переводчиком в группе инженеров, приехавших из Индии, — как тогда говорили, перенимать опыт у советских сталеваров. Она пригласила несколько человек из этой группы на свой день рождения. Нам было интересно посмотреть и послушать людей из другой страны, тем более такой экзотичной, как Индия. У меня были свои причины для этого интереса. Я в то время много читала о йогах и их удивительных способностях, о семье Рерихов, о знаменитой Шамбале и о прозрениях Елены Блаватской. И где–то в глубине души все равно жила надежда: а вдруг?! Вдруг случайно я что–нибудь узнаю о лечении этого тяжелого заболевания — ДЦП?!

К сожалению, разговор шел на английском языке, который я знала не слишком хорошо. Поэтому мы с сыном сидели немного в сторонке, чтобы не мешать разговаривающим. В какой–то момент я заметила, что на нас смотрит один из гостей — высокий красивый индус средних лет. Он что–то сказал моей подруге и вместе с ней подошел к нам. Приветливо улыбнувшись и протянув руку сыну, он спросил у меня: