Галина Каган - Окно в другое измерение

Не знаю, по какой причине, но дядя Петя на завод не попал. Отец дни и ночи был занят — завод готовили к эвакуации. И папа не знал, что я дома. Он пришел случайно через три дня, чтобы собрать свои вещи. Когда я уже выплакал все слезы от страха и голода. Этот ужас одиночества в закрытой квартире, без еды, без надежды увидеть кого–то близкого, и эта страшная обида на самого родного и любимого человека, маму, — остались на всю жизнь.

Подробности я узнал много позже. Дело было в том, что моя мама — немка. Говорят, что депортацию немцев с Украины начали ещё за несколько дней до войны. Тысячи людей должны были собраться в считанные минуты и покинуть свои дома. Немцы из смешанных семей также подлежали депортации. Что заставило мою маму отправить меня назад, к отцу? Этого уже никто никогда не узнает. Может быть, она понимала, что ей одной с двумя детьми не справиться в этом ужасе? Много позже до меня доходили слухи, что мальчиков забирали у матерей и отправляли в детские дома. А в вагонах, переполненных перепуганными людьми, не готовыми к длительному путешествию, без запасов воды и продовольствия, умирали сотни людей, так и не доехав до мест назначения в Сибири и Казахстане. Не знаю. Не берусь ее судить. Но больше никогда своей мамы с сестрой я не видел. Что с ними стало? И простить ее я так и не смог. С тех пор в нашем доме даже имя мамы никогда не упоминалось.

Эвакуироваться мы с папой уже не успели и уехали в небольшое заброшенное село, где жили какие–то наши дальние родственники. А к концу войны папа сошелся с маленькой худой женщиной, которая стала моей мачехой. Что греха таить, я ее не любил никогда, да и она меня не любила. Не обижала — но и не любила. Вся моя нежность и любовь остались в далеком прошлом, откуда как живая улыбалась мне моя мама. Но она не смела ко мне прикоснуться: знала, что я не простил ее.

Я об этом сейчас написал, чтобы было понятно, что именно я интуитивно искал в женщинах. Та, которую я смог бы полюбить, никогда не бросила бы своего ребенка, ни при каких обстоятельствах. Разве я знал, что Бог пошлет мне такое испытание? Но что должно было случиться, то случилось — выбор ведь не за нами. А женщина, которую я встретил и полюбил, была той, единственной, и на нее я мог положиться.

Она безропотно прошла со мной весь путь, начертанный нам Судьбой. И не сошла с этого пути, когда меня не стало. А наш ребенок — маленький голубоглазый человечек, такой несовершенный физически, со взгля- дом мудреца и безоблачной улыбкой младенца, — стал для меня всем: в нем был источник моей боли и счастья, отчаяния и надежды. И видит Бог, я их оставил не по своей воле. Но они знают, что я и сейчас с ними.

Это правда. Я так часто его вспоминаю, хотя уже прошло двадцать лет!

— Мам, я помню, мне это папа читал!..

— Мам, я люблю чёрный кофе, как папа…

— А я помню, что папа тоже любил кисло–сладкое мясо готовить…

— Мам, испеки пирог, который папа любил…

Я часто спрашиваю у мамы:

— Сколько же можно ждать?

А она всегда отвечает:

— Еще ведь не научились лечить эту болезнь…

Строить замки из маленьких кубиков, которые вставлялись друг в друга, тоже научил меня папа. Замки, которые он строил, были такие красивые, что я тоже изо всех сил старался построить такие же. Одна рука, левая, у меня получше. Я в ней могу удержать карандаш. И в конце концов я научился одной рукой соединять эти кубики. Конечно, это очень трудно! Но у меня получилось! Мои замки тоже очень красивые — почти как у папы. Так говорят все — и мама, и все мои родственники, и мамины друзья, и знакомые. Обычно я и сам не знаю, что получится. Как будто они сами возникают из–под руки. Правда, сейчас у меня есть книжка о Диснейленде, там нарисовано столько прекрасных замков, и я иногда в эту книжку подсматриваю. Я ведь их уже столько построил, что иногда фантазии не хватает…

Конечно, мама мне немножко помогает, но только когда нужно что–нибудь укрепить, чтобы на углах не развалились стены. А когда замок готов, я как будто бы заселяю его принцами и принцессами, королями и королевами. Вообще я очень люблю историю. И в зависимости от того, о какой стране мы с мамой в данный момент читаем, я строю английские замки или итальянские дворцы, французские соборы или японские чайные домики. Недавно я узнал, что один из самых красивых соборов — собор Парижской Богоматери — строился почти сто лет, и это было в конце XII века! Даже мама сказала, что в это трудно поверить. И тогда я его тоже построил — правда, по рисунку. Я тоже долго строил — две недели. Пришлось маме покупать еще одну коробку ЛЕГО, потому что мне не хватило кирпичиков. Конечно, посмотреть бы на настоящий собор, но об этом я даже не мечтаю! Все мои родственники говорят, что получилось очень похоже. Вот он какой!

Иногда мои строения живут долго–долго, а иногда, если мне что–то в них не нравится, то всего несколько дней. И тогда я придумываю какую–нибудь битву или нападение разбойников и построенный с таким трудом замок безжалостно разрушаю. Мама говорит, что не может на это смотреть: ей просто жалко моих израненных пальцев и ногтей. А мне не жалко: я уже начинаю мечтать о новом замке. Или делаю перерыв, чтобы пальцы зажили, и рисую.

Лучше всего у меня получаются подводные лодки. Я очень люблю книжки Жюля Верна. А капитан Немо — мой любимый герой. Если книжка мне нравится, я могу ее слушать много раз, пока всё не запомню. Раньше мне читал папа, он мог читать часами. А у мамы вскоре начинает болеть горло. Сейчас–то появились аудиодиски, и теперь я могу слушать, сколько хочу — много раз, пока не надоест или пока диск не выдерживает и не начинает сбиваться. Но все равно, когда читал папа, было лучше. Он мне все мог объяснить, я ведь не всегда могу понять сразу, что там произошло. Но папы нет, ничего не поделаешь…

Иногда, глядя на построенный замок, я будто вспоминаю о каком–то давнем времени… Но почему–то (наверное, это плохо) я всегда вижу себя воином. И конечно, я всегда побеждаю — и в бою, и на турнирах, и в поединках! Проигрывать я не люблю. Даже в шашки. Меня научил играть папа, а сейчас я играю с дядей Борей. Он немножко меня учит. И я все же у него иногда выигрываю, по–честному. Но иногда — проигрываю и расстраиваюсь. А мама говорит, что воин должен уметь проигрывать.

Все то, о чем я уже вам рассказал, — и мой музей оружия, и мои замки, и книги — в общем, все, что у меня есть, — живет вместе со мной и мамой в нашем доме. И хотя это только квартира в большом шестиэтажном здании, но эта квартира — наш дом.