Журнал Русская жизнь - 1937 год (сентябрь 2007)

В те же годы внедрялась практика фактической сдачи зеков в аренду на работы, выполняемые тем или иным министерством. Например, по данным на 1 января 1951 года, в лагерях содержались два с половиной миллиона заключенных, из них пятьсот семьдесят две тысячи использовались на контрагентских началах при выполнении работ другими министерствами.

Любопытен конфликт между высшими руководителями ГУЛАГа и начальниками отдельных лагерей. Первые были заинтересованы в неукоснительном выполнении плана, за которое головой отвечали перед Сталиным. Они же получали награды за успешный труд зеков. Поэтому руководство ГУЛАГа было заинтересовано в сохранении жизни и здоровья заключенных - опять же не из гуманизма, а по экономическим причинам. А у лагерной администрации такой заинтересованности не было. Единственным способом повышения личного благосостояния для нее оставалась коррупция. Я встречал в архивах весьма характерные сюжеты. Скажем, начальник лагеря отцепил один из шестнадцати вагонов с мясом, предназначенным для зеков, и продал мясо на рынке через местных барыг.

- Так все же: экономика ГУЛАГа доказала свою эффективность? Утверждение классиков о том, что подневольный труд не может быть более эффективным, чем труд свободный, было опровергнуто?

- Нет. Надо сказать, что после 1947 года положение зеков несколько улучшилось. Но эффективнее лагерный труд от этого не стал. ГУЛАГ сам себя не окупал и продолжал существовать на дотациях, которые все росли и росли. Например, по итогам 1954 года расходы превысили доходы на двести семьдесят миллионов рублей. Чтобы не допустить голода, руководство лагерей было вынуждено изъять у заключенных личные деньги на сумму сорок шесть миллионов рублей. А на 1955 год дефицит бюджета ГУЛАГа, если так можно выразиться, и подавно планировался в размере восьмисот пятидесяти девяти миллионов рублей.

Стремительно разрастался бюрократический аппарат, поглощавший все больше средств. Так, за десять месяцев 1954 года в ГУЛАГ поступил 329 501 документ, из его недр вышли 259 345 документов, а с учетом разосланных по периферийным отделам приказов и инструкций их количество превысило семьсот девять тысяч. Расходы на управление достигли десяти процентов от бюджета ГУЛАГа, еще двадцать пять процентов составили расходы на охрану лагерей.

- То есть одной из причин прекращения репрессий могло быть осознание руководством того факта, что с экономической точки зрения ГУЛАГ себя исчерпал?

- Да, это так. Вот простой пример. На всех объектах МВД доля вольнонаемных рабочих, не выполнявших нормы выработки, составляла 10,9%, а среди заключенных - 27,4%. Кроме того, к началу пятидесятых советскому руководству стало ясно, что индустриализация в СССР - фактически закончена, и наступает эра производительного труда, «экономики знаний», к которой ГУЛАГ приспособлен не был. Менее чем через три недели после смерти Сталина, 21 марта 1953 года, Берия (на тот момент руководитель МВД) направил в Президиум Совета министров письмо об изменении строительной программы на 1953 год. В нем предлагалось прекратить или полностью ликвидировать строительство ГУЛАГом двадцати двух крупных объектов, «не вызванное неотложными нуждами народного хозяйства». Ценою жизни миллионов людей план строительства мобилизационной экономики был выполнен. Фактически с этого момента началась ликвидация ГУЛАГа, хотя де-юре он существовал до 1960 года.

Город после ГУЛАГа

Издали думалось: тайга и тундра, гиблая, скудная земля. Но мы приехали в багрец и золото, и увидели высокий ковер нежно-голубого ягеля и карстовые озера с неестественно яркой бирюзовой водой, «цвет морской волны», так называлось это в детстве. Вызывающе, кричаще красивый лес - знали, где расстреливать. Вещественное наследие Ухтарского лагпункта ничтожно: доска, перекладина, яма, траншея, остатки фундамента. Евгения Зеленская, председатель ухтинского «Мемориала», показывает: здесь в землю была врыта бочка, где солили капусту; здесь была, по всему судя, мертвецкая. Вот полусгнившая перекладина - стоял барак…

На хрупкий лед одного из этих озер (Параськиных, как их зовут) - идеально круглого, как тарелка, отмеченного четой желтеющих берез, - по преданию, клали больных зеков и смотрели, кто потонет, а кто удержится. И это, кажется, единственная мифологема Ухтарки, места массовых расстрелов в 1937-38 году заключенных Ухтпечлага - главного управления всех лагерей на территории республики Коми.

Он сидит у «Печорнипинефти» - черный, новый, блестящий, чуть надменный, поза вольготная, на плечах, само собой, крылатка, а в руке книга. Тривиальная эмоция: «У чукчей нет Анакреона, к зырянам Пушкин не придет», - а вот пришел, в аккурат через сто лет после Черной речки. Он был создан за несколько ночей из гипса и кирпича, цемента, дерева, глины и - этого-то в избытке - колючей проволоки. С ума сойти от распоряжений истории, от бессердечных рифм ее: Пушкина в гробу одним из первых рисовал Федор Бруни, и ровно через век его потомок Николай Бруни, французский шпион и доходяга, собирал Пушкина в Ухтпечлаге. Там уважали культуру и вместе со всем цивилизованным миром отмечали столетие роковой дуэли. За памятник Бруни получил шикарную премию - недельное свидание с женой; рассказывают, что он не взял у нее копченое сало и сухари, велел везти обратно, будучи уверенным, что дети голодают (так оно и было). Вместо фотографии жена привезла его карандашный автопортрет.

Он прожил какое-то невероятное количество жизней, и каждая - блестящая. Николай Александрович Бруни - выпускник Тенишевского, полиглот и эсперантист, выпускник консерватории и солист филармонии, футболист, на Первой мировой - санитар-доброволец, потом военный летчик, кавалер трех Георгиевских крестов, потом - священнослужитель в нескольких церквах, в том числе и в Николы-на-Песках на Арбате (когда служил панихиду по Блоку, читал с амвона «Девушка пела в церковном хоре…»), и одновременно печник и столяр, потом - авиаконструктор и профессор МАИ. Мандельштам поминал его в «Египетской марке» (тоном довольно-таки пакостным: «„Николай Александрович, отец Бруни!“ - окликнул Парнок безбородого священника-костромича, видимо еще не привыкшего к рясе и державшего в руке пахучий пакетик с размолотым жареным кофе») и насмешливо отзывался о его стихах; ровесники и однокашники, они погибли почти одновременно. В 1938 году Бруни водил по Москве французского авиатора-коммуниста Жана Пуантиета с семейством, и Пуантиеты какую-то одежонку с плеч подарили его детям, ужаснувшись страшной нужде. Для пятьдесят восьмой достаточно. Когда Бруни уводили, он очень старался не хромать; человеку, у которого одна нога короче другой на семь сантиметров (последствия авиакатастрофы, в которой напарник погиб, а он чудом выжил, после чего, собственно, и стал священником), не хромать было трудно.