Журнал Русская жизнь - Земство (апрель 2008)

А где-то активисты земской медицины, напротив, проявляли невиданный энтузиазм. В частности, в земской больнице города Тамбова врач и вовсе экспериментировал над своими пациентами. Ординатор Ф. Сперанский сетовал: «Мы назначали „прославленный“ в истекшем году бородавочник (чистотел) по чайной ложке через час. Ожидаемых благоприятных результатов не получено, несмотря на продолжительное употребление его больными. Наблюдали случаи отравления, выразившиеся общей слабостью, упадком деятельности сердца и общим тоскливым настроением. Оставление приема средства быстро восстанавливало прежнее самочувствие. Доктором Олениным чистотел применялся при резке матки. Результат был также отрицательным, не только в смысле излечения, но даже и улучшения болезненного процесса».

Больные, разумеется, безропотно сносили все эти проявления докторского рвения. Более того, тамбовская больница пользовалась славой одной из лучших в русском земстве. А уж оборудование там использовалось вообще на зависть жителям столиц. Главврач этой лечебницы П. Баратынский не без гордости отчитывался: «Настоящий рентгеновский аппарат, уже третий в больнице, поставлен фирмой Saints в начале 1913 г. и обошелся в 2 900 рублей, бывший на его месте аппарат Всеобщей компании электричества как негодный снят. Настоящий аппарат, по согласному мнению работающих врачей, удовлетворяет современным научным требованиям».

Ради таких чудес прогресса можно было и поганый бородавочник стерпеть. Тем более в других земских больницах дело обстояло более чем скверно. В частности, в докладе земскому собранию города Тулы сообщалось без обиняков: «Все больничные здания до последней мелочи требуют перестройки, невозможно оставлять в них больных, так как их жизни грозит опасность от ожидаемого падения потолка и разрушения стен».

Какой уж тут рентген!

По мере сил земские деятели занимались профилактикой заболеваний. Ратовали о водопроводе, проводили санитарные проверки мясных лавок, инспектировали постоялые дворы. В городе Муроме земство содержало тюрьму - и самое себя критиковало: «Помещение совершенно не соответствует цели: на концах коридора помещены отхожие места - запах несется по коридорам и проникает в камеры, которые полны им, несмотря на открытые окна. Кухни совсем нет, вместо нее устроена в коридоре, недалеко от входа русская печь - в смысле экономии место это удобно, но способствует распространению дурного запаха и растаскиванию грязи».

Правда, по ходу дела, отмечало положительные сдвиги: «Арестованные были на прогулке чисто одеты, несмотря на праздничный день все трезвые. Вообще порядок, насколько он зависит от смотрителя, вполне удовлетворительный».

Правда, арестанты в таких тюрьмах были не особенно опасные, какие-то даже курьезные. Газеты города Владимира, к примеру, сообщали о таких преступниках: «Решения Городского Судьи 2-го участка города Владимира по полицейским протоколам…

Суздальская мещанка Марья Иванова Мешкова привлекалась к ответственности по 102 ст. Уст. о наказ. за то, что, очищая помойную яму, выливала нечистоты в сад, за что и приговорена к штрафу в 5 рублей с заменою, при несостоятельности, арестом в земском помещении на 2 дня«.

Или: «Суздальская мещанка Татьяна Петровна Доброхотова привлекалась к ответственности по 38 и 42 ст. о наказ. за нарушение тишины и спокойствия в пьяном виде близ казенной винной лавки № 5 и за оскорбление на словах городового Исаченко, за что и приговорена к аресту при земском помещении на 4 суток».

Душ невинных эти тати не губили.

Кстати, и знаменитая московская лечебница, известная под именем Канатчиковой дачи, возникла вследствие земской активности. Писатель Телешов рассказывал, что как-то раз на заседании земского губернского собрания московский городской голова Николай Алексеев неожиданно сказал:

- Если бы вы взглянули на этих страдальцев, лишенных ума, из которых многие сидят на цепях в ожидании нашей помощи, вы не стали бы рассуждать о каких-то проектируемых переписях, а прямо приступили бы к делу. Для этого нужно немедленно найти помещение и сегодня же его отопить, завтра наполнить койками, а послезавтра - больными… У вас нет коек? Я дам вам на время городские койки. У вас нет белья? Я дам вам запасное городское белье. Я сделаю все, чтобы приют открылся не далее как через десять дней.

- В десять дней ничего нельзя сделать, - возразили ему. - Наше постановление войдет в силу только через восемь дней.

- Оно войдет в силу завтра, - отрезал Алексеев. - Я ручаюсь, что постановление наше будет представлено сегодня же, сейчас же к утверждению, и завтра все будет готово.

Действительно лечебница была открыта всего-навсего за полторы недели или же Телешов преувеличивал - не важно. Если преувеличивал, то не существенно, а история Канатчиковой дачи и без Телешова изобилует легендами.

Памяти «забытого поэта»

В 1997 году столетие со дня рождения Анатолия Мариенгофа забыли. В прошлом году 110-лений юбилей тем более не заметили.

Следующий юбилейный год, связанный с именем Мариенгофа, невесть когда будет. Поэтому я взял на себя смелость отметить две симпатичные даты, связанные с его творчеством.

Первая книжка Мариенгофа - «Витрина сердца» - вышла в 1918 году - вот вам 90 лет дебютному сборнику его стихов. А в 1928 году увидел свет самый известный (и лучший) роман Мариенгофа «Циники» - значит, нынче 80 лет его первой публикации. Чем не повод поговорить о хорошем человеке.

О Мариенгофе хочется сказать - великолепный. Тогда его имя - Великолепный Мариенгоф - будет звучать, как название цветка.

Мариенгоф похож на восклицательный знак, удивителен самим фактом своего присутствия в чугунные времена. Вижу, как лакированные ботинки вечного денди отражают листву, трость брезгливо прикасается к мостовой.

Снисходительная полуулыбка, изящная ирония, ленивый сарказм. Оригинальность - во всем. Мариенгоф даже умер в день своего рождения.

В божественном балагане русской литературы Анатолий Мариенгоф - сам по себе.

Нет никаких сомнений - он друг Есенина. Более того, Мариенгоф - самая важная личность в жизни Есенина. Тем не менее «друг Есенина» - не определение Мариенгофа. Скорее примечание к биографиям двух писателей.

Вражда поэтов была и, пожалуй, осталась общим местом «есенианы» определенного, почвеннического толка. Но есть куда больше оснований к тому, чтобы дружба поэтов стала предметом восхищения.