Журнал Русская жизнь - Телевизор (июль 2008)

Бомм! Последний удар - время сирены, раздвигающей пробку. Верховный истеблишмент едет на работу наше благо добывать.

Время упругой музыки.

Время электродрелей.

Время новостей - погромче. Новости у нас любят ранние глуховатые бабушки.

Время собирать камни и жахать ими в металлическую помойку.

А ведь есть еще и неизбежные, как погода, плач младенцев, подвыв «скорой помощи», рейды байкеров и ночная укладка асфальта. Есть весенний первый гром и цок теннисных мячей по корту во дворе. Кошачьи свадьбы. Человечьи свадьбы. Тушинские авиапраздники.

Месяцами взвешивают классовую мотивацию бутовского маньяка, высчитывая, сколько он пожег «бумеров», а сколько «копеек» - никому в голову не пришло спросить хозяев: «За сиреной следили? Без присмотра оставляли?» Ведь не исключено, что человек просто гробил тачки, мешающие людям спать, а это очень правильное дело. Иногда спросонья хочется и хозяина под асфальтоукладчик сунуть или забыть связанным с кляпом в сугробе. Пешему человеку «мерс» и «жигуль» - одинаковые враги, без малейшей имущественной разницы. Цари природы, ставящие свой закон слабому безлошадному планктону при тотальном попустительстве автоинспекции, за малую мзду позволяющей верховым выродкам все - совсем все.

Надоели революции, свобода индивида, отвязка и педагогические теории, что ребенок не должен слышать слова «нельзя», это ему вредно. Надоела многомиллионная рать госслужащих, неспособных добиться такой малости, как тишина в городе. Надоела Россия, вставшая с колен. Надоели звуки.

России лучше на коленях. Она в таком виде кобенится меньше.

Леонид Кравченко, освободитель и душитель

В «Строительную газету» он вернулся пять лет назад из «Парламентской газеты» - был 2003 год, предвыборная кампания, и беспартийный главный редактор без ярко выраженных политических пристрастий перестал устраивать учредителя газеты. Решением Госдумы Леонида Кравченко отправили на пенсию, заменив на более лояльного сотрудника. Но пенсионерский покой в планы 65-летнего Леонида Петровича не входил, он начал искать работу и вспомнил о «Строительной»: в ней в 1958 году он после журфака МГУ проходил практику в качестве литсотрудника, в ней же с 1975 по 1980 год работал главным редактором. Специально для Кравченко в «Строительной» учредили должность первого заместителя главного редактора, выделили ему отдельный кабинет с табличкой «Запасный выход» над дверью. В этом кабинете за столом без компьютера он и сидит, вычитывая распечатанные на принтере заметки. Вот так заканчивается карьера последнего председателя Государственного комитета СССР по телевидению и радиовещанию.

Рудольф из фильма «Москва слезам не верит» со своим «сплошным телевидением» был, конечно, большой романтик - в середине шестидесятых, когда Кравченко начал работать на телевидении, у Гостелерадио СССР не было даже синхронных камер: когда корреспондент брал интервью, отдельно на любительскую кинопленку снимали изображение, а на магнитофон записывали звук. Мрачно выглядела и аппаратная обстановка: первые карьерные шаги Леонида Кравченко были связаны со смертями начальников - вначале умер главный редактор второй программы ЦТ (Кравченко был его первым заместителем, а после смерти шефа стал и. о.), затем - гендиректор генеральной дирекции программ ЦТ (такая же история - первый зам, потом и. о.). Страшно представить, что было бы дальше, если бы Александр Яковлев, будущий идеолог перестройки, не позвал Кравченко к себе заместителем в отдел пропаганды ЦК КПСС. На этой должности Леонид Петрович курировал телевидение, вместе с новым председателем Гостелерадио Сергеем Лапиным занимался техническим переоснащением единственной советской телекомпании, потом ушел главным редактором в «Строительную».

- Когда я пришел, тираж у газеты был 62 тысячи, а через пять лет - 600 тысяч, в десять раз. С лучшей стороны себя зарекомендовал, получил орден Трудового Красного Знамени и пошел на повышение - главным редактором газеты «Труд». Это уже совсем другой уровень, совсем другое влияние, совсем другие тиражи. Когда я уходил, в восемьдесят пятом, тираж «Труда» был 19 миллионов 700 тысяч экземпляров. С этой цифрой нас записали в Книгу рекордов Гиннесса, между прочим.

Летом восемьдесят пятого, когда Михаил Горбачев звал Кравченко обратно на телевидение, он тоже говорил ему о тиражах: «Не думай, Леонид, у телевидения тиражи еще большие, чем у твоей газеты». К тому времени они уже были хорошими приятелями - познакомились как раз благодаря «Труду», при Андропове. Главным редакторам центральных газет полагалось регулярно отчитываться перед Политбюро, и когда Кравченко выступал с таким отчетом в 1983 году, Андропов поручил ему подготовить серию очерков о производственном самоуправлении «Мы - хозяева производства», а курировал этот проект секретарь ЦК Горбачев. Но к моменту перехода Кравченко из «Труда» в Гостелерадио (вначале - первым замом непотопляемого Лапина) его с новым генсеком связывала еще одна забавная история.

- Первое публичное выступление Горбачева - это торжественное заседание по случаю 40-летия Победы, - вспоминает Кравченко. - 7 мая 1985 года. 8 мая вышел «Труд» с отчетом о заседании на первой полосе, а тогда была такая технология фотографирования этих мероприятий: чтобы получился хороший панорамный снимок, двое фотографов снимали президиум, а еще один - оратора на трибуне. Потом все это монтировалось, ретушировалось, получалась большая хорошая фотография.

В тот раз кто-то из ретушеров проявил преступную халатность, и в печать газета ушла с бракованным снимком - на трибуне стоял докладчик, а на столе президиума, перед председателем КГБ СССР Виктором Чебриковым, лежала отрезанная голова генерального секретаря ЦК КПСС Михаила Сергеевича Горбачева.

- Вот так отрезали, - Кравченко показывает на себе, - по подбородок. Утром после выхода газеты мне звонит Владимир Севрук из отдела пропаганды ЦК. Вообще-то мы с ним были на «ты», но тут он мне официально так: «Леонид Петрович, вы читаете свою газету хотя бы иногда? Что у вас там на столе лежит?» Я понимаю, что он не решается сам произнести это вслух, и начинаю дурачиться: «Как что? Это же носовой платок!» Севрук злится: «Какой платок?» А я отвечаю: «Или, может быть, графин!» - а сам хоть и смеюсь, но не по себе, конечно, и с должностью я уже мысленно распрощался. А Севрук говорит - приходи, мол, к двенадцати в ЦК, там у Зимянина совещание, полностью посвященное этому вопросу. «Он тебе расскажет, что там у тебя на столе». И бросает трубку.