Журнал Русская жизнь - Гражданская война (октябрь 2008)

Объявить Мартынова главным виновником хиросимы, случившейся с его семьей, - дело благодарное (иные бывшие соратники уже приступили к мочилову), но неблагородное. В конце концов, пусть глупо, опрометчиво, гибельно - он защищал возлюбленную от тюрьмы, но не защитил от самого себя, от своего чувства социальной и интеллектуальной исключительности, от выстроенных им самим ложных социальных оппозиций.

Причины провала проанализировал сотрудник ФЭПа Павел Данилин - один из участников кампании - в своем сетевом дневнике:

Имела место организованная медийная кампания, в которой принимали участие журналисты и политики. Целью медийной кампании было очернение следствия и прокуратуры, а также представление позитивного имиджа Антонины Мартыновой. Адресатом кампании являлись присяжные заседатели. Поскольку медийная кампания была организована непрофессионально и переросла в общественное движение поддержки Антонины Мартыновой, не удалось предотвратить изменение кампании. И вместо достижения двух конкретных целей получилась общая волна негодования с мессиджем «судят такую прекрасную девочку, судят рафинированную интеллигентку, судит провинциальное тупое быдло». Присяжные, подвергшиеся соответствующему давлению со стороны общественности, поступили в противовес агрессии.

Кирилл не согласился, изобразил изумление («Какая кампания?»). Инсайдерам, конечно лучше знать, но все-таки, на мой взгляд, не стоило бы переоценивать политтехнологическую составляющую новгородского дела. Журналисты, писавшие пламенные статьи и снимавшие пронзительные, на разрыв аорты телесюжеты в защиту Антонины Мартыновой, не были проплаченными мартыновскими либо фэповскими наймитами, они действовали по личной инициативе, по зову чистого сердца, в соответствии со своим чувством справедливости и честным желанием помочь (Кирилл на этой стадии был не заказчиком, но диспетчером информационных потоков). Точно так же благими намерениями руководствовались и бесчисленные блоггеры, выражавшие поддержку, подписывающие письма и за полтора года не уставшие подсчитывать миллиметры между прутьями лестницы, куда (якобы) выскочила быстрая, как ртуть, Алиса. Это была - без иронии - подлинная операция спасения матери и ребенка, парад добра и подвижничества. Вообще стихийное, общенародное начало кампании изначально превосходило всю режиссуру - новгородское дело предельно честно отзеркалило реальность российского массового правосознания.

Эта реальность удручающе грустна. Она стоит на двух уродливых данностях, очевидных, в общем-то, для каждого обывателя, но упорно игнорируемых властью.

Первая. Уровень доверия к милиции, прокуратуре, суду - уже не «запредельно низкий», а минусовый. Репутация этих структур столь угнетающа, что можно запустить практическую дезу - и она будет иметь успех. Если завтра где-то напишут, что некий следователь скуки ради отрезал у подследственной девственницы белы груди и накормил ими домашнего волкодава, найдется немало сограждан, которые поверят и без предъявления девы. И не в том дело, что люди доверчивые, легковоспламеняющиеся дураки (хотя дефицита дураков в отечестве не наблюдается), но, скорее, в личном опыте обывателя, свидетельствующем, что невозможное возможно, - это зона абсурда, бессмысленного и гибельного вздора. Если власть в ближайшее время не озаботится этим настроением, гражданские потрясения неизбежны.

И вторая: растущее, социальное напряжение, масштабы скрытой классовой неприязни. При этом агрессивной стороной выступает «интеллигенция», которая еще не может жить без «быдла», но уже верит, что без него можно жить. Когда сотни людей с высшим образованием, а то и с научными степенями, людей начитанных, повидавших мир, на голубом глазу уверяют, что в интеллигентных семьях не бывает детоубийств, потому что это антропологически невозможно, и с той же страстью уверяют, что «неинтеллигентные люди» по определению могут за просто так, из той же мифической неприязни к инаковости, отправить на казнь мать и дитя, - становится довольно-таки жутко. Эти умонастроения достаточно массовы и - глубоко закономерны, они естественное следствие полутора десятилетий легитимного социал-расистского дискурса.

… Решение по новгородскому делу отложено на неопределенный срок. Новая волна может вспыхнуть завтра, через год, через несколько лет. Но - сами ли обнаружатся Тоня и Алиса, найдут ли их, или не найдут; проживут ли они, две акварельные девочки, какую-то жизнь под чужими паспортами, пугаясь каждой тени; какая страшная - или напротив - правда выяснится лет через 15, когда Алиса найдет Егора и спросит: «Что же ты видел на самом деле?» (а почему-то думается, что эта встреча состоится) - все это сейчас, пока затихла перестрелка, не так уж важно.

Гораздо важнее, чтобы общество, по капле выдавив мелодраму, прислушалось к своим фобиям и социальным предрассудкам и различило в себе пока этот смутный, легкий, но уже ядовитый соблазн межсословной розни, - чувство, на которое так соблазнительно повестись и от которого так тяжело освободиться.

А иначе к чему звучал весь этот джаз?

Музей Чапаева в Чебоксарах: отсутствие героя

Мне, как и подавляющему большинству моих соотечественников, Василий Иванович Чапаев знаком в двух ипостасях: как герой одноименного фильма и как герой бесчисленных анекдотов, по большей части дурацких. Никогда специально не интересовался этим персонажем, даже знаменитого романа Фурманова не читал. Собираясь посетить музей Чапаева в Чебоксарах, я думал, что узнаю о героическом Василии Ивановиче нечто новое, и его несколько трафаретный образ в моем сознании станет более объемным. Заиграет, так сказать, новыми красками.

К сожалению, этого не произошло.

Здравствуйте, билет у нас стоит пятьдесят рублей, сказала служительница музея, увидев входящего меня. И бахилы, пожалуйста, наденьте.

Здоровенные брезентовые бахилы, с веревочками. Неудобные. Вожусь с веревочками. Веревочки плохо завязываются. У нас есть еще одноразовые бахилы, удобные, говорит служительница. Пять рублей стоят.

Покупаю удобные платные бахилы, покупаю билет. Достаю фотоаппарат. За съемку - еще шестьдесят рублей, немедленно реагирует служительница. То есть съемка дороже входного билета. Надо же.

Экскурсии, оказывается, возможны только по предварительной заявке. Значит, придется без экскурсии. Может, оно и к лучшему - музейные экскурсоводы часто обрушивают на посетителя массу совершенно ненужной информации, или, наоборот, начитают «гнать», и не получается толком рассмотреть заинтересовавшие экспонаты.