Джозеф Уэмбо - По следу крови

— С четырнадцатилетним Линда справилась бы, — заявил Мейсон Дереку Пирсу. — С любым четырнадцатилетним.

Подолгу общаясь с Иствудами, Мик Мейсон многое узнал о духовном облике Линды Манн и стал уважать ее, несмотря на то что в живых ни разу не видел. А Кэт так полюбила Мейсона, что каждый раз, появляясь в «Розарии», целовала его в щеку.

— Он такой, этот Мейсон, — улыбался Пирс.

Иствуды обратились к экстрасенсу. Пришла женщина лет сорока с лишним, худая и замкнутая, и расположилась в комнате Линды, Кэт и Эдди, стоя на лестнице, прислушивались. Экстрасенс держала в руках ожерелье Линды и издавала странные утробные звуки. Иствудам было запрещено входить. Закончив, она сказала:

— Этот человек большой и рослый. И набросился он на нее сзади.

Деньги ясновидящая не взяла и пообещала зайти еще раз, чтобы продолжить сеанс. Напоследок она сказала:

— Загробный мир — это другой план жизни. Мы все пребываем в разных планах одновременно — и здесь, и там. Наша жизнь здесь — сущий ад.

Как раз в этом Кэт и не сомневалась.

— А где сейчас Линда? — спросила она.

— Ваша дочь в другом измерении и живет так же, как жила бы здесь.

Экстрасенс явно пыталась их успокоить. Но после ее визита семья не скоро пришла в себя. Им постоянно виделся большой мужчина, который набрасывается на Линду сзади, девочка дышит с трудом, задыхается. Как во сне Кэт!

— Если его не поймают в течение года, он совершит это еще раз, — сказала пророчица.

Родственники убитых обычно участвуют в расследовании. Сюзан Манн, старшая сестра красивой, умной и любимой Линды, пользовалась таким же вниманием детективов, как и Эдди Иствуд.

Ответственный за ночные патрули в Нарборо однажды сообщил, что по вечерам к патрульным, пешим и на машинах, подбегает угловатая девушка в мини-юбке — Сюзан Манн — и рассказывает им всякие небылицы.

— Не обращайте на нее внимания, — приказал инспектор своим людям.

Как-то вечером сержант, имевший хорошие отношения с Кэт и Эдди, решил поговорить с Сюзан.

— Послушай, Сью, — сказал он. — Нам приказано больше не общаться с тобой. Зачем ты останавливаешь полицейские машины?

— А почему никто не хочет говорить со мной?

— пожаловалась она. — Со мной даже Линда разговаривает, а вы нет. Всем на меня наплевать!

— Это не совсем так, — ответил сержант.

Сюзан расплакалась. Может, она плакала по Линде, может, по своей матери, а возможно, и по себе самой: она была так одинока! Как бы ища утешения, она потянулась к сержанту.

— Нет, нет! — остановил он ее. — Нельзя. Я женатый человек, к тому же полицейский, черт побери!

Все они плачут, все они жертвы убийцы с Черной тропы. Всем им нужно утешение и вера в то, что все будет в порядке, хотя все они знают, что в порядке уже никогда ничего не будет.

За свою карьеру Дерек Пирс прочитал не одну книгу по судебной экспертизе разных авторов, вроде доктора Симпсона. Но, как и большинство полицейских, к науке он относился скептически, считая, что людям его профессии от науки — никакого прока. Как и другие бобби, Пирс смотрел на свою работу скорее как на искусство, чем как на науку.

— Мне этими научными открытиями уже все уши прожужжали, — говорил он. — Только какой в них смысл? Ничего более толкового, чем отпечатки пальцев, эта наука не придумала. Хотел бы я увидеть ученого, который поразил бы меня хоть чем-нибудь.

Пирс и не подозревал, что это случится уже скоро. Осенью 1984 года в Лестерском университете, в нескольких милях от деревни Нарборо, тридцатичетырехлетний ученый находился на пороге открытия, которое поразит не только Дерека Пирса, но и всех сотрудников лестерширской полиции.

Открытие было сделано на стыке наук в лаборатории генетика Алека Джефриса, который изучал свойства мышечных генов человека. Его интересовала главным образом повторяющаяся последовательность в гене миоглобина.

Проект не представлял особого академического интереса, но неожиданно все изменилось.

Наука уже знала о генной инженерии, которая касалась самих генов и дезоксирибонуклеиновой кислоты, более известной как ДНК. Ученых интересовали прежде всего генетические различия между людьми.

Изучить молекулы ДНК, отвечающие за наследственность, оказалось не так просто, потому что генетический материал сильно отличается у разных людей. Джефрис решил заняться теми слоями этого материала, которые заключают в себе наибольшие различия между индивидами, а затем найти метод обнаружения соответствующих слоев при помощи радиоактивного зонда. Проще говоря, Джефрис пытался разработать более совершенные, чем уже существовавшие, генетические маркеры, в частности специфические маркеры для отображения человеческих генов.

Над своим проектом он трудился два года. Его имя начали упоминать в публикациях, посвященных методу генной инженерии, разрабатываемому в Лестерском университете. «Узнав, чем, собственно, занимается генная инженерия, люди в ужасе воздевают руки к небу и взывают к этике и морали, — писал автор одной из них. — На самом же деле речь идет о новой игрушке с бесконечными возможностями. Потенциал генной инженерии просто потрясает. С ее помощью можно создавать новые медицинские препараты, увеличивать урожайность сельскохозяйственных культур и поголовье скота, искоренять болезни».

Алек Джефрис, который был не только генетиком, но и философом, успокаивал общественное мнение франкенштейновскими фантазиями: «В начале исследований сами ученые полагали, что генные эксперименты могут быть опасны. Но, как показал опыт, эта опасность сильно преувеличена. Наука не станет пользоваться человеком, как подопытным животным, даже в том случае, если на это будет разрешение соответствующих правительств, что крайне маловероятно. Я сам иногда вижу страшный сон, где человек выбирает характер своему ребенку так же, как выбирает автомобиль или стиральную машину. Но я уверен, что общество не позволит науке слишком вмешиваться в природу».

У Джефриса была лаборантка, Виктория Вил сон. Из двадцати семи лет восемь она проработала на своего босса.

— Воспоминания об этих годах у меня все какие-то стертые, — говорит она. — Время летит так быстро. Но Алек каким-то чудом помнит все, чем мы занимались. День заднем.

Биологи вообще интересные люди, что же касается Джефриса, то он производил впечатление даже на видавших виды ученых: бородатый, с торчащей изо рта самокруткой, он казался каким-то осколком шестидесятых годов, хотя курил не простую махорку, а «Голден Вирджиния». Если беседа его увлекала, он забывал о сигарете и она преспокойно тухла у него в руках. Фабричные сигареты он курил только по особым случаям. Неизменный свитер с воротником под горло стал чем-то вроде торговой марки Джефриса.