Лев Суханов - Как Ельцин стал президентом. Записки первого помощника

Силаев встретился с Ельциным и, после недолгой беседы, под всеми условиями Бориса Николаевича «подписался». То есть под теми условиями, которые в общем определяли будущую радикальную реформу России.

Академик Юрий Рыжов действительно снял свою кандидатуру в пользу Бочарова, который со своей программной речью выступил как демократ. И хотя читал по бумажке, выступление было весьма эмоциональным. Стоял на трибуне, словно национальный герой, готовый свернуть горы. Вот, мол, пройдет месяц-два — и все будет блестяще. Все депутаты, уже знали, что его программа заимствована у Явлинского, и потому в устах докладчика звучала неубедительно..

Силаев, наоборот, выступил скромно, предупредив зал, что подготовиться как следует не успел. Говорил без «шпаргалки», доходчиво изложил основные направления своей концепции. Не знаю, на какой процент он убедил депутатов. Началось голосование. Ельцин, конечно, рисковал: если Бочаров наберет больше голосов, то именно его придется назначать премьер-министром. Но в первом туре никто не победил — Силаеву не хватило одного голоса. Бочаров же проигрывал 20 с лишним «мандатов».

Борис Николаевич попросил меня пригласить обоих претендентов к нему в кабинет. Первым пошел Бочаров. И Ельцин изложил ему свою точку зрения: «Ну, Михаил Александрович, теперь вы видите, что ваша кандидатура не проходит. Ив этой ситуации я вынужден назвать имя Силаева…» Бочаров в знак согласия кивал головой, он вышел от Председателя очень расстроенный.

И когда Ельцин порекомендовал съезду проголосовать за Силаева, выступил космонавт Севастьянов (который всегда голосовал против предложений демократов) и очень решительно поддержал кандидатуру Ивана Степановича. Это, мол, тот человек, который «нам нужен». Он еще не знал, что Силаев идет с одобрения Ельцина, и потому «промахнулся». Но как бы там ни было, после выступления Севастьянова почти все партократы и военные проголосовали за Силаева. И как бы в утешение Бочарову, Борис Николаевич предложил его кандидатуру на место председателя Высшего экономического совета при российском парламенте. Многие крупные ученые-экономисты были, конечно, разочарованы таким назначением, хотя делалось это с согласия Президиума ВС России. «Бочаров? — удивился один ученый муж. — Директор кирпичного завода, в экономике личность малоизвестная, и какой уважающий себя ученый-экономист пойдет в его подчинение?» И это действительно оказалось ошибочным назначением, Бочаров со своей работой в новой должности не справился. Правда, в процессе работы он пытался заигрывать с военно-промышленным комплексом, хотел привлечь его мощный потенциал. У него были неплохие отношения с генералом Родионовым, печально известным по тбилисским событиям (апрель 1989 г.), и многими членами «номенклатурной промышленности». Был случай, когда ко мне однажды пришли представители промышленников и сказали, что они скоро «поставят Бочарова к стенке» за его безделье. И поскольку его на эту должность назначали по инициативе Бориса Николаевича, то все упреки в адрес Михаила Александровича рикошетом били по Ельцину.

Однажды я пришел к Бочарову и прямо заявил ему, что среди народных депутатов зреет недовольство его бесплодной работой. Он ответил, что все это, мол, ерунда и что «нам осталось жить максимум до марта… «Нас сметут», — сказал он в заключение нашего разговора. Говорил он это в декабре 1990 года. И как в воду глядел, только не в марте, а в августе нас пытались «смести» путчисты. Впрочем, именно его тесные связи с ВПК, позволяли ему прогнозировать дату государственного переворота.

Затем Бочаров по собственному желанию подал в отставку, так и не привнеся в развитие российской экономики новых концепций.

Недавно Жириновский сделал одно интересное заявление. Когда, мол, он станет Президентом СССР (наверное, отреставрированного?), то премьер-министром нового правительства он обязательно назначит Бочарова…

Итак, Ельцин расстался с партией. Той самой, что сначала вознесла его на политический Олимп, а затем взбешенная непокорным нравом своего питомца постаралась низвергнуть его оттуда. Ельцина сейчас упрекают (как, впрочем, и многих других бывших большевиков) за то, что он будто бы изменил партии и сделал это исключительно из конъюнктурных соображений. Я думаю так: «Те люди, которые с приходом гласности узнали о партии столь невыносимую правду (о ее причастности к геноциду, истреблению лучшей части населения страны и т. д.) и все равно остались в ее рядах, продемонстрировали отнюдь не верность ее идеалам, а лишь свою ортодоксальность, неспособность излечиться от марксистко-ленинских догм. А Борис Николаевич смог это сделать…

Когда началась перестройка и Ельцин вместе с Сахаровым, Поповым, Афанасьевым и другими видными деятелями возглавил демократическое движение, стала очевидной его феноменальная способность сдавать «экстерном» курс политических университетов. Конечно, он не в один присест стал сторонником многопартийности и не в один вечер осознал преступную, античеловеческую сущность коммунистической идеологии. Чтобы прийти к этому, нужно было пережить сложнейший душевный кризис, суметь навсегда отказаться от тех постулатов, которыми его пичкали на всем протяжении его «коммунистического бытия».

Большое влияние на трансформацию мировоззрения Ельцина, конечно же, оказал Андрей Дмитриевич Сахаров. Сыграли свою роль и нападки Политбюро, и «уроки» Горбачева. Струя демократических перемен как бы счищала со времени плесень, и людям открывалась простейшая истина: человека непростительно унижать, нельзя держать его в страхе и тем более нельзя это вытворять с целыми народами. Поездки за границу для Ельцина были настоящим открытием мира, и я уверен, они тоже в большой степени предопределили его прощание с КПСС.

Произошло это «трогательное» событие летом 1990 года на XXVIII съезде КПСС. Мы уже не работали в Госстрое, но я, незадолго до съезда, поехал туда и предложил коллективу Главэкспертизы выдвинуть Ельцина делегатом на предстоящий съезд. Однако, несмотря на хорошее к нему отношение, в Госстрое отказались и отдали предпочтение председателю Госстроя Серову. Мой шеф на это прореагировал по-своему. Он сказал: «Не судите их строго, страх в людях сидит, как ржавый гвоздь». Он часто повторял эту метафору. Да, люди боялись потерять зарплату (а она в Госстрое была по тем временам высокая — 500–600 р.), боялись утратить свои маленькие привилегии.

Но Ельцин все равно был избран делегатом XXVIII съезда и снова не без помощи своих зем-ляков-свердловчан. И хотя у него зрела мысль о выходе из партии давно (что в общем гармонировало с его предвыборной программой), однако, с приближением решающего момента он начал заметно волноваться. Однажды Борис Николаевич собрал нас, помощников, и стал с нами советоваться.