Дмитрий Гордон - Виктор Суворов: исповедь перебежчика

— «… брак подсовываете»…

— Они: «Ох-ох-ох!» — им и невдомек, что винтовка Мосина с гладким стволом, которая винтовкой и не является, стоит во много раз дороже обычной. Теперь она на стеночке у меня висит — я бы тебе показал, но в поезде везти не с руки.

«Таня убеждена, что бывший разведчик (а бывших, как мы уже заметили, не бывает) права на контакт с прессой не имеет»

— Мы уже на финишную прямую выходим… С высоты прожитых лет ты не жалеешь о принятом в семьдесят восьмом году решении уйти к англичанам?

— Ни в коем случае, и даже не дослушав твой вопрос до конца, отвечаю: ни в коем случае, никогда! Ну, кем бы я был в Советском Союзе? Полковником и сейчас сидел бы на пенсии, а «Иосифа Сталина» в сердце никто не поставил бы. Видишь ли, я совершил нечто такое, чего никто до меня не совершал. Может, кто-то другой тоже созрел бы, но я себя еще и реализовал, поэтому у достаточного числа тех, кто критикуют, стараются всячески оболгать и льют на меня грязь и помои, срабатывает еще и элементарная авторская зависть.

Это нормальная ревность мужская: оно ж вот лежало. Один человек, хороший ученый, признался мне, что просто завидует: «Как же я, профессиональный историк, мимо всего этого прошел? Оно ведь каждый день под каблуками хрустело».

— Задумывался ли ты когда-нибудь о том, как сложилась бы твоя судьба, если бы остался врядах ГРУ СССР?

— Задумывался, и нередко, — это мне часто снится. Как бы сложилась? Неудовлетворенность вылилась бы в какую-то злость. Когда сразу после училища меня направили в учебную дивизию, я встречал там здоровых верзил. Из таких никогда хороших командиров не получается, а мои солдатики из 145-го полка 66-й дивизии, пожалуй, до сих пор вспоминают меня и высоту 333,8 под Черновцами, куда их гонял, потому что бонапартовского вообще-то склада. Был бы, короче, рьяным воякой и ненависть к системе вымещал бы.

— …на людях?

— Да нет, на службе.

— В результате считаешь ли ты себя победителем?

— Однозначно, и попробуй прикинуть, сколько книг обо мне написано — обо мне!

— Тома…

— Десятки томов! Думаю: про Гитлера столько-то, про Сталина… - и я там же. Недавно один из моих высокопоставленных врагов генерал армии Махмут Ахметович Гареев.

— …известный военный историк…

— а ранее заместитель начальника Генерального штаба по научной работе возмущался в «Красной звезде»: «Вхожу на Арбате в магазин “Военная книга” и что же там вижу? На полках Манштейн и Резун» (Смеется. ). Я улыбаюсь: «Во куда занесло!». Манштейн, генерал-фельдмаршал, и я, Витя Суворов.

— Вынесенный приговор — высшую меру! — никто не отменял, но ты открыто путешествуешь по миру, встречаешься с читателями и сюда вот, в Лондон, из Бристоля приехал с женой без охраны…

— Ну кто это знает? Они ж невидимки.

— Когда ты понял, что российские спецслужбы оставили тебя в покое?

— Ух! ГРУ отступился, когда распался Советский Союз и вдруг в одночасье все рухнуло. Сразу же появилось несколько публикаций: выступили начальник ГРУ Евгений Тимохин, его первый заместитель генерал-полковник Павлов (чья подпись в моем дипломе стоит) и мой резидент в Женеве Валерий Петрович Калинин, — и все они писали обо мне только хорошее. Это было так странно, что бывшие начальники отзывались обо мне с пиететом. Ну как — служил добросовестно, замечаний не было, но предатель.

— Цитирую снова «предателя»: «“Мочить ” меня спецслужбам невыгодно — за идеи в России сейчас не убивают». Смертный приговор по отношению к тебе остается еще в силе? Могут его привести в исполнение или уже нет?

— Какое-то время я думал, что худшее позади, но когда Саша Литвиненко из госпиталя позвонил, мнение свое изменил. А почему бы и нет?

— Жена Татьяна, как ты уже сказал, разведчица, но до сих пор ни одного интервью не дала …

— ни одного!..

— …и считает, что и тебе тоже нужно помалкивать …

— Да, сидит она рядом со мной и считает.

— Ты, выходит, ее не слушаешь?

— Расхождения у нас только в этом, а в остальном все нормально. Таня убеждена, что бывший разведчик (а бывших, как мы уже заметили, не бывает) права на контакт с прессой не имеет. «Пиши книги свои, — говорит, — я тебе помогу». И помогает.

«Партбилет на имя Виктора Суворова я купил за один фунт»

— Это правда, что ваши с Татьяной дети несколько раз посетили Украину под чужими фамилиями?

— Я этот вопрос не обсуждаю: не знаю, не помню, но чувство Родины им присуще. То, что они любят эту страну, сомнению не подлежит, и если возможности побывать в Украине нет, ничто не мешает им хотя бы на границу приехать, чтобы через пограничные столбы на нее посмотреть. Это они делали — я подтверждаю.

— Родственники твои до сих пор в Украине живут?

— Да, в Черкассах.

— Мама Вера Спиридоновна и старший брат Александр — офицер-ракетчик …

— Сейчас он полковник.

— Они здесь гостили?

— Брат — нет, потому что нельзя (впрочем, он и не пробовал), а мои и Татьяны родители — да: сначала одни, потом другие, затем еще раз, еще.

— Какой, интересно, выдалась первая встреча? Лились слезы, крики радости были — что?

— Я уж не помню.

— Ну хорошо: вот ты обнял маму и что почувствовал?

— Я, я, я. Нет, лучше давай о другом. Все было.

— Кажется, в папке, из которой ты достаешь один за другим раритеты, еще кое-что осталось. Что, если не секрет?

— Вот орденская книжка моего отца Богдана Васильевича. (Зачитывает. ) Медаль «За боевые заслуги», ордена Отечественной войны, Красной Звезды, еще Красной Звезды — это все сорок второй год. А вот вещица забавная. Иду я как-то по Лондону и вдруг вижу — за один фунт продается билет … члена КПСС.

— Как символично!

— Что ты — моим детям уже не расскажешь, какая это была ценность и что значили эти слова: «Партбилет положишь!». Современному поколению этого не понять, это как в том анекдоте про Чернобыль, когда инженера отправляют туда и говорят: «Если в разрушенный энергоблок не полезешь, положишь партийный билет». Тот всю ночь мается и спрашивает наутро: «А где мне его взять — я ж беспартийный?». Так вот, покупаю я за один фунт эту книжицу, открываю и в глаза сразу бросается, на чье имя она выписана. Читай!

— Суворов Віктор Степанович. Виданий Шевченківським райкомом Компартії України міста Львова.

— Это не я — однофамилец, но где еще можно было увидеть партбилет Виктора Суворова? Виктору Степановичу, если он жив, пламенный привет!

— 1950 року народження. Все взносы, я свидетельствую, уплачены — до девяносто первого, небось, года.

— До февраля девяностого Виктор Степанович дотянул, а потом, видно, рукой махнул: «Да ну вас!».