Фаттей Шипунов - Великая замятня

Да и что сделала бы докучаевская система восстановления природы степей и лесостепей, будь даже она выполнена на 100 процентов, если тот нравственный недуг во взаимоотношениях земледельца и земли сводил все усилия ученых, агрономов, сельскохозяйственных практиков на нет. По реформам, хотя и отошло к крестьянам более половины всех удобных земель, но эта мера, подорвав частновладельческие хозяйства, мало улучшала землепользование и тем самым земледелие. Господствовавшее общинное землевладение, препятствуя обезземеливанию слабых крестьянских дворов, в то же время тормозило развитие сильных дворов. Равнение по худшему стало правилом. Продолжалась распродажа дворянами своих земель. В течение 30 лет свыше четверти оставшихся им земель было продано. После неурожаев 90-х годов государство приостановило вывоз хлеба за границу и отсрочило валютную реформу. Пострадавшим от неурожаев оказывалась большая помощь из резервов государства и частными пожертвованиями, и народ как-то уберегся от смертельных голодовок. На преодоление народной беды 1891 — 1892 годов правительство России ассигновало полмиллиарда рублей и предоставило крестьянам пострадавших губерний льготы по уплате налогов. От частной благотворительности на эти же цели было собрано 15 миллионов рублей.

Нельзя было сохранять общину в том же виде после неурожаев и голодовок тех лет, но ведь не только сохраняли, но и «укрепляли», стесняя робкие права деревенских сходов властью дворянских начальников и штрафами. За что же так не доверяли крестьянам государственные деятели? Положиться бы на крестьян, ан нет, не тут-то было! В 1893 году издается закон, укреплявший общину. Если раньше крестьянин, погасившей свой долг за землю, мог свободно выйти из общины, то по последнему закону для этого. нужно было согласие ее двух третей. Переход земли в собственность домохозяев приостановился. Усилилось давление общины в землепользовании и земледелии, ширились чересполосицы и переделы на общинных землях, рост урожайности остановился. И опять нагрянули природные невзгоды и неурожаи; они повторились в 1897 и 1898 годах.

Но если не хватало духу подняться на реорганизацию общины, то почему бы не прийти на помощь тем, кто имел волю и предприимчивость, обзавестись сибирскими землями? И тут была вековая затыка: Сибирью пугали, Сибирью грозили и держали ее на случаи ссыльнопереселенных и на неведомое далекое будущее! С 1894 по 1901 год Переселенческое управление переселило в Сибирь только 1200 тысяч крестьян. В 1899 году вышло Положение о землеустройстве крестьян и инородцев, поселившихся в Алтайском округе. К этому времени и относилось возникновение многих сел и деревень на далеком Алтае, в том числе и села Елиново, о котором речь шла ранее («НС», 1989, № 9). Да почему надо было делать это только для Алтайского округа, а не для всей сибирской земли, годной для сельского хозяйства? Потому-то сельское хозяйство слабо прирастало Сибирью! И здесь, в европейской России, продолжалась скупка помещичьих земель, и многие из дворянских поместий разорились. Видя это, правительство в том же 1899 году издало закон, по которому дворяне получали право на два поколения объявлять свое имение неделимым и неотчуждаемым с завещанием его любому из сыновей, В 1901 году опять случился неурожай, охвативший 42 губернии.

К началу XX века четыре пятых населения России занималось сельским хозяйством. Но это хозяйство было неустойчивым, хрупким по отношению к природным невзгодам, поражено каким-то внутренним недугом, который был вызван возраставшим ознобом крестьянства. Раздавались голоса и о том, что на крестьянский мир надвигаются беды, якобы связанные с существующими земельными порядками, корень которых будто бы в дворянском землевладении, в самом дворянстве, отбирающем у крестьян весь урожай. Но это были голоса, стремившиеся усилить замятню народную, через которую легко было посеять рознь и смуту в стране. Они ложились на чувствительную почву.

В 50 губерниях России, где проживало три четверти населения, было огромное преобладание крестьянского землевладения и землепользования. Формально, по бумагам, крестьяне, владели 40 процентами всей площади, а в действительности доля крестьянских земельных владений была выше, так как казне принадлежали леса и неудобные земли, и если их не учитывать, то у нее оставалось всего несколько миллионов десятин удобной земли. Удельные же земли составляли заметную величину только в Симбирской губернии. 40 лет неуклонно продолжался переход земель от дворян к крестьянам и лицам других сословий. Земельный фонд крестьян столь же неуклонно возрастал. Вот факты, подтверждающие это.

К началу XX века крестьянам принадлежало около 160 миллионов десятин земли, более чем на три четверти удобных, а дворяне имели 52 миллиона десятин, из которых около половины лесных и неудобных. Всем другим владениям принадлежало около 30 миллионов десятин преимущественно удобной земли горцам, иностранцам, городам, акционерным обществам и т. д. В 22 губерниях черноземной полосы более по всей земли принадлежало крестьянам, местами до 80 процентов. Да и казённые и удельные удобные земли, а также значительная часть частновладельческих земель находилась в аренде крестьян. Так что крестьянский мир заполнял почти все удобные земли России, которая стала страной мелких хозяйств. Большие имения были островами в крестьянском мере. Только в Польше и Прибалтике (в Минской губернии) дворянское землевладение преобладало над крестьянским. Государственная власть законодательными актами оберегала крестьянское землевладение. Земли, переходящее в руки общин, становились их неотчуждаемой собственностью, и крестьянские владения росли от года к году. Тому способствовал и крестьянский банк, целью которого была скупка земель частных владельцев для перепродажи крестьянам на льготных условиях платежа. Подобного преобладания мелких крестьянских хозяйств над крупными не было ни в Англии, ни в Германии, ни даже в послереволюционной Франции.

Однако именно крестьянское землевладение было в хозяйственном отношении наименее производительным. Средняя урожайность на частновладельческих землях была выше на 30—40 процентов, чем на крестьянских, а в отдельных имениях — даже на 50 процентов. А в памятный бедственной засухой 1891 год эта разница в урожае составляла 86 процентов. Большинство крестьянских хозяйств не имело хлеба для продажи, и потому прокормление городов, фабрик и даже крестьянства тех губерний, где своего хлеба не хватало, зависело преимущественно от частновладельческих хозяйств. Именно они давали избыток хлеба для заграницы, который являлся главной статьей русского торгового баланса. Из того же избытка кормились крестьянские хозяйства страдавших от неурожая губерний. А бедствовали от них как раз те местности, где был наибольший процент крестьянского землевладения: Казанская, Самарская, Уфимская, Воронежская, Пензенская, Тамбовская, Рязанская губернии, имеющие плодороднейшие земли. Именно они переживали сельскохозяйственный кризис.