Игорь Дьяков - Лето бородатых пионеров (сборник)

Второй собеседник – долговязый талантливый Костик – тоже был по-своему интересен сериальщику: он трудился обозревателем на крутом телеканале. Несмотря на молодость, Костик обладал недюжинными знаниями, владел тремя языками и, что самое главное, несмотря на природный ум и могущие помешать карьере догадки, удерживал себя от излишних умозаключений. Так как темы его репортажей были ничем, в том числе и совестью, не ограничены, он мог пригодиться «Брандерасу». Во всяком случае, тот считал юного Костика вполне достойным круга своего общения. Это и была та компания, которую «Брандерас» был намерен пригласить «во все тяжкие» предстоящего праздника на свою яхту, стоящую туточки. Яхта Гургена Арамовича была пришвартована в несколько более престижный уголок. То есть, по выражению бугая, «Брандерас» малость не дотягивал пока до крутого и относился к уважаемым, но лохам. Уже «водным».

– Адские условия! Пришлось сидеть в яме целых шесть дублей! – Дина с Костиком изобразили ожидаемые сочувственные взгляды. – Грим течет, аванса нет, женских ролей в этом куске не было. Атас! Мрак и туман! Но вспомнил великих, и поостыл… – «Брандерас» сделал многозначительную паузу…

Далее он понес совершеннейшую чушь, и это было понятно: молодость, солнце, коньячок-с. Пока он говорил, бадья пива у акуловских ополовинилась, Риз еще раз сходил пописать, а по возвращении стал казаться «Брандерасу» маленьким тихоокеанским бульдогом. Дина же, оторопев от собственного «немецкий», из-под челки с легкой тревогой поглядывала на спокойных мужчин «из другого племени». Она никак не ожидала, что они засидятся здесь, а, тем более, будут вести себя совершенно независимо, что ее почему-то задевало все больше.

В какой-то момент «Брандерас» умолк и склонил голову чуть не в 720-долларовые шорты. И не столько оттого, что захмелел, сколько от странного чувства, появившегося – он это твердо понял, – в какой-то связи с обитателями соседнего столика, которые наверняка не смотрели сериалы с его участием, были явно пришлыми на их тусовке, но, тем не менее, чувствовали себя… хозяевами, даже существами высшего порядка в его, «Брандераса», изысканном бомонде.

И «Брандерас» вспомнил свое позорное поведение во время последнего авиаперелета.

Он корчил из себя капризную «звезду». Сначала скулил насчет запаха из туалета, хотя летел бизнес-классом. Потом попросил очки для сна, потом гневно их отбросил коренастой востроносой стюардессе с умными, слишком умными для ее ранга глазами.

– Мне мешает сосредоточиться суета и шум!

– Может, выключить моторы? – съязвила та.

Он притих, но ненадолго.

– Что у нас на завтрак?

– А что хочет мусью?

Его бесило, что она не просит у него автографа.

– Салат!

– Яволь!

Принесли салат, но соседу – блины. «Брандерас» снова закапризничал:

– А почему мне не предложили блины?

– Салат – это блины из овощей, – заметила стюардесса бесстрастно. Она привыкла к подобным выкидонам.

«Да ведь это идеальная жена», подумал актер, но практически помимо своей воли потребовал выпить. Когда выпить принесли, он спросил, проверяли ли? Она ответила, что таких вопросов давно не задает даже премьер-министр Великобритании. Из эконом-класса зашел его коллега, и, зная норов «Брандераса», по-народному прямо заявил стюардессе:

– Выпью все, от чего он откажется!

– Во мужик! – с видимым восхищением заметила она.

А его томило… Наконец, изогнувшись, как Наталья Варлей в цирковом училище, он нашарил под креслом прилепленную каким-то предшественником жвачку. И вызвал строптивую стюардессу. Та окатила его насмешливым взглядом и через минуту принесла старый и ненужный экипажу, как демократия России, ножик.

– Это все, чем может вам помочь наша кампания! – произнесла она сквозь маленькие, но аккуратненькие зубки.

– Я буду…

– Не будете. Хватит ныть, Сериалыч!

– Так вы меня узнали?

– Когда идет ваша мура, я бросаю в телевизор остатки пищи, – отрезала она. – Так что опыт выскабливания у меня гораздо больший… Вас бы кто выскоблил… Всех.

На «Брандераса» после этих слов накатило полузабытое ощущение детства – когда отец выпорол его за печатание порнографических фоток, и он осекся, как малое дитя. Отец порол его не как ханжа, а как расовый теоретик:

– Нормальных баб ищи, а не японок этих сраных! – приговаривал он, источая ремень о сытое тело сына.

«Брандерас», русский до мозга костей, поднял голову от своих дорогих шорт и задумчиво взглянул на Дину, попутно подумав о себе крайне самокритично.

Ее чуткая восточная душа сразу оценила ситуацию и велела своей владелице перевести внимание на Костика.

Костик считал себя гадом и гордился этим. Большую часть своей сознательной (к 22 годам) жизни он посвятил войне с отцом с благородной, как ему казалось, целью – защитить от него мать. Папаня, хоть и пропойца, худо-бедно тащил семью, зарабатывая в советское время переводами с японского. Потом, когда все покатилось в тартарары, он перебивался участием в политических пиар-акциях, порой весьма сомнительных и спорадических. Как водится, запил с новым усердием и запытался укорениться на даче, посчитав, что сынуля – на крыле, жена-евреечка, как-нибудь устроится в этом новом Иерусалиме, Москве.

Мать Костика, конечно, это не устраивало, и она ввела в научный оборот семьи все проклятия, которые водятся в Ветхом и Новом Завете. Отец взрывался, ну а Костик – заступался.

Первый «бой» произошел, когда Костику не было еще восемнадцати и потребовалось отцовское согласие на поездку в Италию, ну и 700 долларов, которых у отца на тот момент не было. Костик вскипел от злобы, требовал.

– Пользуешься случаем власть употребить?

Боевое крещение в войне с отцом Костик получил, когда мать зазвала на помощь, потому что отец потребовал ключи от машины. Она взвизжала так истошно, что Костику пришлось ударить родителя по яйцам, потом схватить сзади за шею, бить коленом под зад и приговаривать:

– Я бы тебя додушил, сидеть неохота.

Когда Костик и мать пошли работать, и измученный скандалами отец предложил им что-то вроде общего котла, мать и сын взвились и обложили папашу изысканно-матерно, что доступно только людям с высшим гуманитарным образованием…

– Я вам не дойный бык, – побагровев, пророкотал отец.

– Гнойный бык, – последовал ответ от сынули.

В последний раз он зверски избил отца незадолго до развязки. Бил под сердце, вокруг сердца, по почкам, – чтоб не было следов. А наутро заявил ему: «Это будет твой дневник». Потом мама вытянула отца к риелторам, вызвав и сынулю. Шел снег, метель, отец ковылял, ломаясь от вчерашних побоев, а рядом – «конвоир» – сын!

Костику удалось добить родителя одной-единственной фразой, которую он изрек, обращаясь по телефону к бабушке – отцовской матери: