Леонид Репин - Рассказы о Москве и москвичах во все времена

Иван Иванович Юшков, хозяин дома, слыл еще и масоном, как и ушедший к тому времени в отставку и прозябавший в насильственном отторжении от дел Баженов. Тоже масон. Предполагается, будто Юшков потому и заказал Баженову дом на Мясницкой, чтобы того поддержать. Во всяком случае, личные отношения этих двоих не вызывают сомнений. И место для этого дома не случайно определилось: вся местность около Мясницких ворот была облюбована членами тайного масонского общества.

Да кто же такие эти масоны и что они забыли у нас, если их западным ветром придуло? В детстве, помню, не раз приходилось мне слышать, как называли кого-то «фармазоном». Обычно тех, кто любил разглагольствовать на пустом месте, бахвалиться, так, по крайней мере, мне казалось тогда. Оказывается, не такое уж старое это слово и пошло в ход во второй половине XVIII века. Искаженное «франк-масон» — вот что это такое. А франк-масон, по-французски, вольный каменщик. Религиозно-этическое движение, возникшее в Англии, укоренилось в Европе и, конечно, пустило побеги в России. Идея была красивая: объединить все человечество исключительно мирным путем в религиозном братском союзе. Прародителями масонских лож, то есть братства, считают средневековые рыцарские ордены, и, поскольку супротивная деятельность масонов монархам не нравилась, пришлось тем закопаться в подполье, окружив себя всякими ритуалами, таинствами.

Екатерина Великая масонов боялась и сражалась с ними решительно, но искоренить не смогла, поскольку среди них были самые влиятельные из русских дворян. Вот она и вымещала зло на тех, кого без опасений могла наказать, — на издателе Новикове, на зодчем Баженове. Только Павел I, который и сам был масоном, вызволил товарищей из заточения, а Баженова вновь призвал ко двору.

К удивлению моему, масонские общества, как оказалось, существуют и ныне. Как-то к нам в «Комсомолку» заехал великий магистр франк-масонов, глава ложи «Великий Восток» господин Рагаш, аристократической внешности, весьма симпатичный, приветливый и улыбчивый нестарый человек. Вовлечь нас в масонство даже не пытался и все говорил о всемирном братстве и всеобщем благоденствии. Тайные масонские дела? Он улыбается: это как бы игра, но игра очень серьезная. Ну да ладно. Все это мы уже проходили и действенность похожих идей на себе испытали. От них отдает морозом по коже. В нашей интерпретации.

А что же великий зодчий Баженов? Чем занят он был и что угнетало его, когда Иван Юшков призвал его и предложил строительство обширного дома в самом центре Москвы?

Хотя Баженов в отставке, в это время по его проекту строится Пашков дом против Кремля, еще два больших дома в центре Москвы — дом Долгова на 1-й Мещанской и дом Прозоровских на Большой Полянке, и кажется по первому взгляду, что все идет хорошо. Но за эти проекты Баженов все свое уже получил и теперь совсем без денег сидел. Так что заказ от умного и доброго Юшкова подоспел в самое время. Но главные-то надежды в тот изломный момент жизни Баженов связывал со строительством дворца в Царицыне. Там работы кое-как, но все же шли. Но чувствовал, чувствовал Василий Иванович, что добром вожделенная надежда не завершится…

Предчувствие его не обмануло. Императрица в гневе от того, что на фасаде дворца увидела масонские знаки, или только ей то показалось, повелела до основания разрушить совершенно готовый дворец…

Для Баженова это страшный удар. Крушение. Он сломлен духовно, физически. Что теперь для него дом Юшкова… Дворец, в который зодчий вложил весь свой талант, наверное, сметен одним мановением державной руки…

Но дом Юшкова остался. Интерьеры его при жизни Баженова не удалось завершить, и жил Юшков только в нижних двух этажах. Потом, когда уж и Юшкова не стало, в дом переехало Училище живописи, ваяния и зодчества, только что созданное. Принимали в него учеников всяких сословий — был бы талант. А коли тот не обнаруживался в первые два года учебы, безжалостно отчисляли. Интереснейшие предметы, помимо основных, преподавались в училище: теория теней, мифология, теория изящного, церковная археология. Готовили куда как основательно.

Стоит дом, можно сказать, точно в математическом центре Москвы: именно отсюда, от здания бывшего Центрального почтамта, расположенного напротив дома, ведется отсчет километров от нашей столицы по всем дорогам во всех направлениях. Вот какой кол вбил Василий Баженов, сам не помышляя о том.

Если посмотреть на этот дом вдоль ряда окон, то можно увидеть волнистую линию по их нижнему краю: за столетия особняк погнуло, конечно. А он все равно молодцом держится.

Тих он сейчас. Не дрогнет в оборки собранная занавеска, и голос не донесется через распахнутую форточку. Обезлюдел старинный дом, согретый некогда дыханием великого человека…

В доме этом семнадцать лет прожил Константин Станиславский, а последние годы и вовсе не выходил из него.

Как гласит предание, дом сей в 1640 году построил генерал-аншеф Леонтьев. Человек он был богатый, и в этом переулке, носящем и ранее и теперь его имя, у него имелись еще дома. Переулок, кстати, считается одним из старейших в Москве. Потом домом еще кто-то владел, а последние тридцать лет до того, как порог его переступил Станиславский, хозяйничала в нем Марья Спиридонова — купчиха по происхождению, ставшая известной в Москве балериной, в которую безоглядно влюбился поистаскавшийся в жизни князь Павел Гагарин. Да и женился на ней.

Октябрьская революция тех, кто был никем, сделала всем. И наоборот. Богатая семья Станиславских превратилась в семью лишенцев, как тогда говорили, и лишилась всего — владений и состояния. Это бы все ничего: жизни еще отнимали. Расстреляли младшего брата Константина Сергеевича — Георгия и трех его сыновей, потом любимого племянника Станиславского Мику — так звали Мишу в доме. Но самого Станиславского Усатый и пальцем тронуть не смел: фигура мирового значения! Отчий дом на Садово-Черногрязской, где Станиславский прожил первые сорок лет жизни и где дети его родились, отняли, другой дом, в Каретном Ряду — тоже. Стальная рука Железного Феликса начертала на постановлении, отнимавшем тот дом Станиславского: «Под нужды Совнаркома». По-видимому, была большая нужда.