Роман Тименчик - Что вдруг
- Название:Что вдруг
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Мосты культуры
- Год:неизвестен
- Город:Москва
- ISBN:978-5-93273-286-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Роман Тименчик - Что вдруг краткое содержание
Роман Давидович Тименчик родился в Риге в 1945 г. В 1968–1991 гг. – завлит легендарного Рижского ТЮЗа, с 1991 г. – профессор Еврейского университета в Иерусалиме. Автор около 350 работ по истории русской культуры. Лауреат премии Андрея Белого и Международной премии Ефима Эткинда за книгу «Анна Ахматова в 1960-е годы» (Москва-Торонто, 2005).
В книгу «Что вдруг» вошли статьи профессора Еврейского университета в Иерусалиме Романа Тименчика, увидевшие свет за годы его работы в этом университете (некоторые – в существенно дополненном виде). Темы сборника – биография и творчество Н. Гумилева, О. Мандельштама, И. Бродского и судьбы представителей т. н. серебряного века, культурные урочища 1910-х годов – «Бродячая собака» и «Профессорский уголок», проблемы литературоведческого комментирования.
Что вдруг - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
Среди ономастических стихотворных рассуждений С. Рафаловича есть и апология собственного самовольного прозванья:
Саломочкой ее зовут другие.
Не так, как все, я называл ее.
Молитвенное имя есть – Мария,
И грешницы святой есть житие…
А в кабаке у деревянной стойки,
Взмостившись на высокий табурет,
Безмолвная участница попойки
Пьет чрез соломинку сверкающий Моэт.
Он блещет золотом расплавленным и алым.
Как будто кровь растворена в вине.
О черной женщине, склоненной над бокалом,
Зловещий сон недаром снился мне.
В вечернем платье с вырезом широким
И в шляпе черной, плоской и большой,
Она каким-то призраком жестоким
Склонялась жадно над моей душой
И, как вампир, ее живые соки
Безостановочно и медленно пила…
Вот платье черное, и вырез в нем широкий,
И брови тонкие, как легкие крыла…
Как сладко мне о грешнице Марии
тать, надежд обманных не тая.
Саломочкой ее зовут другие.
Сбылся мой сон, соломинка моя 48.
Как видим, домашнее имя, предложенное Рафаловичем (ср. в характеристике Сержана Рафаля у Радулуса: «в соломенном костре истлев»), было подхвачено Мандельштамом в «Соломинке».
Византийская генеалогия Саломеи, античная и средневековая история Крыма (в частности, замок Алустон, воздвигнутый при Юстиниане), настроения послефевральского лета сплетены в стихотворении С. Рафаловича «В Крыму», датированном «Алушта 1917 г.» и опубликованном с посвящением «Саломее Андрониковой». Мотив «золотого руна» в мандельштамовском стихотворении «Золотистого меду струя…», возможно, подсказан этой историко-культурной медитацией С. Рафаловича:
Прижалась к берегу недальняя дорога,
Встал на дыбы прибрежный ряд холмов,
А к нежной синеве, спадающей отлого,
Уходит море медленно и строго,
Как грузный зверь на свой звериный лов.
Застыл в горах размах тяжелой пляски,
Тысячелетен лад дробящейся волны.
И только люди, как на сцене маски,
То радостной, то горестной развязки
Для кратких игр искать принуждены.
Вон там, где узкие меж двух морей ворота,
Сражались воины полсотни городов,
И не было в их мужестве расчета,
Но лишь о чести и любви забота
И мера будущих эпических стихов.
И путь от родины продолжив в эти дали,
Когда-то мимо наших берегов
Проплыл корабль, чьи паруса сверкали
Тем золотом, которого искали
Пловцы суровые и чтившие богов.
А в буйный век, изнеженный и грубый,
Смиренных подвигов и дерзостных измен,
Пока гремели крестоносцев трубы,
Меж диких скал лобзал девичьи губы
И в рабстве страсти царственный Комнен.
И вот, зыбуча, как пески морские,
Под нами твердь, и даль я стерегу,
Где Илион, Эллада, Византия,—
Меж тем, как за руном пустилась в путь Россия,
И дочь Андроника стоит на берегу 49.
Имя именинницы было, как известно, чрезвычайно «громким» в эпоху модерна 50.
Эскиз истории мотива набросал Андрей Левинсон: «Самый замысел «Саломеи» Уайльда возник из украшенной и бряцающей прозы экзотических видений Флобера: его «Иродиады» и не менее того «Саламбо».<���…> В ней налицо то же смешение кровавого варварства и загнивающей цивилизации, те же расовые противоречия, тот же муравейник племен и верований, что и в карфагенском романе Флобера. Но самый образ Саломеи, трагической девственницы, лишь эпизодичен у Флобера, а пляска ее – страница воспоминания о путешествии на восток. Для сладострастного холода, одинокого томления девственности, прообразом Уайльда явился драматический отрывок Стефана Малларме «Иродиада», а для пляски царевны – мистическая эротика знаменитой картины Гюстава Моро, как описал и прославил ее Гюисманс в книге, бывшей у автора «Дориана Грея» настольной. <���…> От первого лепета христианского искусства, изображения Саломеи бесчисленны; вспомним чугунный рельеф на вратах церкви Сан-Дзено в Вероне, времен Теодориха Великого, где царевна ходит на руках перед Иродом; прекрасную флорентинку Андреа дель Сарто; иронически-эротическую Саломею конца века, начертанную Бердслеем; Саломею – Карсавину с написанной Судейкиным прямо на стройном колене розой» 51.
Заданные именем и генеалогией историко-культурные ассоциации окружают облик С.Н. Андрониковой в то алуштинское лето, и, например, 29 июля ей пишет триолет Анна Радлова:
Воспетую воспеть я не умею,
Я знаю, византийский Серафим
Сестру свою царевну Саломею
Звучней воспел бы, чем я петь умею.
О немощи своей я пожалею —
И будет лавровый венок моим.
Воспетую воспеть я не умею.
Сестру свою прославил Серафим? 52
Анна Дмитриевна Радлова (1891–1949), жена С.Э. Радлова 53, оставила стихотворный памятник этому долгому, затянувшемуся лету в одной из своих лирических пьес:
Мы из города слепого
Долго, долго ждем вестей.
Каждый день приносит снова —
Нет ни вести, ни гостей.
Может быть, наш город темный
В темном море потонул,
Спит печальный, спит огромный
И к родному дну прильнул.
Александрова колонна
Выше всех земных колонн,
И дворец, пустой и сонный,
В сонных водах отражен.
Все, как прежде. Только ныне
Птицу царскую не бьют,
Не тоскует мать о сыне,
Лихолетья не клянут.
Спят любимые безбольно,
м не надо ждать и жить,
Говорить о них довольно —
Панихиду б отслужить.
(1917. Декабрь)
Радлова-«Деметрика» – одна из персонажей пьесы и один из источников «чужого слова» в ней. В 1917 году она еще не рассматривалась никем как соперница Ахматовой, это происходило позднее 54, когда Анна Радлова заметно выдвинулась на литературную арену 55. Позади лишь был эпизод легкого взаимного заигрывания Сергея Радлова и Ахматовой, зафиксированный их перепиской ноября 1913 года 56, подхваченный петербургскими сплетнями 57, иронически поминаемый Ахматовой 58и предшествовавший женитьбе Сергея Радлова на Анне Дармолатовой 59. Но неизбежное для начинающей в середине 1910-х петроградской поэтессы следование манере «Четок» обыграно во вложенном в уста Деметрики заимствовании из ахматовского «Не будем пить из одного стакана»:
Мы пьем вино из одного стакана,
И я одна дарована двоим,
Чтоб был Шухай, чтоб был и Валеранна
Любовником моим.
Речи и мысли Деметрики перепевают мотивы стихов Анны Радловой – из тех, что, вероятно, читались ею по вечерам в дачном кружке:
Не море, милый, нет, не говори, —
Многоголосая то фуга Баха
Однообразно без любви и страха
Поет. Мы розоперстой ждем зари.
Сядь ближе, так. Тебе я расскажу
О друге, что с тобою обманула.
Ах, лучше б в доброй я земле уснула.
В лукавые глаза дай погляжу.
Забыть я так хотела о других,
Опущенных, послушных, золотых 60.
Или —
О чем-то море непрерывно лжет…
Его лицо все боле застилает,
Соленое, лукаво убеждает
Забыть навек горячий детский рот.
Поверю ласковому я врагу,
Забуду императорское имя,
Веселыми стихами и чужими
Я душу от него уберегу.
Но, взнесены искусною рукой,
Готические кипарисов башни
Мне говорят о верности вчерашней,
Смущая мой взлелеянный покой 61.
Интервал:
Закладка:
