Роман Тименчик - Что вдруг

Вероятно, под впечатлением этих встреч Гумилев решил, что Б. Садовской «сбавил тон» в полемической статье о журнале «Аполлон», как сказано в письме Гумилева к Ахматовой из Одессы от 9 апреля 1913 года (на самом деле эта статья, подписанная криптонимом, принадлежала Борису Лавреневу 15). Неверно приписанная Б.Садовскому статья освежила в памяти Гумилева всю длившуюся целый год атаку и отчасти вызвала к жизни гумилевское стихотворение, которое он приложил к упомянутому выше письму к Ахматовой, датировав его тем же днем и разъясняя в приписке возможный повод к его написанию:

Приписка: «P.S. Стихи против Бориса Садовского» 16.

Следующий ход в этом противоборстве был сделан в довольно неожиданный момент. В вышедшем весной 1915 года сборнике литературных очерков Б.Садовского говорилось:

…Брюсов стиходей. Литературная фигура его имеет общее нечто (сказать ли?) с императором Вильгельмом. Та же постоянная рисовка и склонность к игре словами (бряцание), та же неутомимость в ненужном и даже вредном труде, та же безвкусица в своем деле. Как Вильгельм, создал Брюсов по образу и подобию своему армию лейтенантов и фельдфебелей поэзии, от Волошина и Лифшица , с кронпринцем Гумилевым во главе. Как пушки у Круппа, отливаются по заказу современные стихи и даже целые сборники стихотворений 17.

В столичной газете «День» за Гумилева вступился его друг прозаик Сергей Ауслендер:

Валерий Брюсов не нуждается в моей защите. Его значение для поэзии русской слишком общепризнанно, чтобы злобные выпады недавнего почитателя могли что-нибудь изменить. Но, как близкий друг Гумилева, я не могу не протестовать, не могу не крикнуть: «Стыдно, позорно то, что вы говорите, Садовской!» Я не знаю, может быть, слова «Вильгельм», «кронпринц» – произносит Садовской только с милой шутливостью, но для меня, для миллионов людей, для Гумилева – это символы всего самого злого, что только существует.

Николай Степанович Гумилев в качестве добровольца нижнего чина в рядах российской армии борется с этим злом, угрожающим нашей жизни, свободе, культуре, борется со всем тем, что олицетворяется для нас в Вильгельме и его бесславном кронпринце. И как раз в эти дни, когда появилась «Озимь», где так походя ненавистным сравнением оскорбляется Гумилев (тоже сотрудник Садовского по «Весам»), мы, друзья Гумилева, с тревогой ждали от него известий, зная, что он участвует в самых жарких, кровопролитных сражениях, отражая врагов у Восточно-Прусской границы.

В другом месте, упрекая чуть ли не всех поголовно поэтов современных (меньше десятка «настоящих» поэтов по его счету) в омертвении, Садовской пишет: «Пушкин был живой человек, современник Бородина и Парижа… Для Пушкина и его друзей живы были и Казанский собор, и Адмиралтейская игла, и Медный Всадник; для Вас, господа, существует в Петрограде одна «Вена» (27 стр.). Да, да, надо быть совершенно мертвым человеком, чтобы не почувствовать, как бестактно, неприлично назвать Гумилева, недавно получившего Георгиевский крест, кронпринцем, чтобы в это время пламенной любви и надежды, которой соединены все сердца России, найти о литературе русской только слова унижения… 18.

Этот эпизод привлек внимание литераторов. Например, в день появления заметок С.Ауслендера один из ранних литературных знакомцев Гумилева – Александр Кондратьев – в письме к Брюсову выражал удивление тем, что Садовской ополчился на адресата письма, и добавлял: «Но еще более обидно мне за Вас стало, когда на защиту Вашу в «Дне» ополчился и принял Вас и Н.С. Гумилева под свое покровительство Сергей Абрамович Ауслендер. Словно Вы нуждаетесь в чьей-нибудь защите?!» 19.

Гумилев, впрочем, отнесся к этой истории с чувством юмора – в частном собрании хранился экземпляр сборника «Колчан» с надписью: «Борису Александровичу Садовскому, неопасному нейтралисту от “кронпринца” Гумилева». И, не исключено, что шутливую отсылку к этому эпизоду, не распознанную или забытую мемуаристкой, содержал его разговор о кронпринце Пруссии Вильгельме Фридрихе Викторе Августе Эрнсте Гогенцоллерне (1882–1951): «Он, враг немцев, как-то хорошо относился к кронпринцу» 20.

По-видимому, окончательным исчерпанием былых скандалов должна была стать рекомендательная записка Б.Садовского, адресованная Гумилеву. О ней мы знаем из письма поэта Григория Шмерельсона (1901–1943) к Б.Садовскому. Они были знакомы по Нижнему Новгороду, где Б. Садовской жил в это время и откуда Г.Б. Шмерельсон прибыл 13 сентября 1921 года в Петроград, спустя неделю сообщая: «По известным вам причинам карточкой к Николаю Степановичу я не воспользовался» 21. Возможно, что впоследствии Б.Садовской встречался со Львом Гумилевым 22.

Один скандал, оборвавшийся с расстрелом Гумилева, был сравнительно свежим. Мария Шкапская прочитала при Гумилеве свое стихотворение «Людовику XVII»:

М. Шкапская вспоминала, что Блок «так настойчиво предостерегал от Гумилева и всего того, что было связано с ним, как просто запретил мне войти в “Цех поэтов”, где я собиралась совершенствоваться в теории стиха, как политически умно и верно направлял мою (да и всю работу Союза в целом) и как откровенно радовался, как после организованного им, Блоком, моего совместного с ним выступления в Доме искусств Гумилев отказался подать мне руку за содержание одного из моих стихотворений» 23.