Иван Неручев - Большой вопрос

Папа говорит, что я теперь взрослая, что у меня впереди своя жизнь и мне не надо обращать внимания на то, что случилось между ним и мамой. Нет, я не согласна. Мне и теперь нужен отец, нужно его ласковое слово, его забота. И еще я думаю об одном. Ведь и у меня, возможно, когда-нибудь будет своя семья. Как же я буду жить в своей семье? Всё время буду опасаться, что со мной поступят так же, как с мамой?.. Нет, пусть уж лучше не будет у меня никакой семьи. Буду лучше жить одна!

Разве можно жить так, как мы живем сейчас? Мама страдает, хотя и старается при мне не плакать. Я тоже страдаю. Мама ненавидит ту женщину, к которой ушел папа. Та женщина, наверное, тоже терпеть не может маму. И я ненавижу эту женщину… И это всё — слёзы, страдания, злость — из-за одного человека, из-за папы.

Очень прошу вас, товарищи прокуроры, помогите ему одуматься, вернуться в тот дом, где его любят. Мы до сих пор помним папу таким, каким он был прежде, — добрым, хорошим. Только бы он вернулся. Тогда всё плохое забудется.

Еще раз извините за беспокойство. С искренним к вам уважением Светлана».

Письмо взволновало Кузнецова. Он назвал его обвинительным актом дочери против отца. И подумал: нужна ли новая встреча с человеком, неприглядность которого и так уже очевидна? Для чего же встречаться еще?

Однако тут же Кузнецов остановил себя: спокойнее! Работнику юстиции не положено горячиться. Больше выдержки, больше самообладания!.. Встреча должна состояться. И не формальная встреча, а такая, чтобы она помогла Взлетову понять грубейшую его ошибку. Понять и самому добровольно исправить!

Покидая здание прокуратуры, Кузнецов подумал, что день прошел недаром.

«Я готов снова встретиться с вами, профессор. Ради вашей жены, вашей дочери… Ради вас самого!».

И всё же Кузнецов не смог встретить Взлетова так же, как встретил его в первый раз. Сердце мешало, оно было во власти неприязни к человеку, который пришел лишь за тем, чтобы отстаивать заведомо неправое дело.

— Что скажете, профессор?

Взлетов сразу заметил, что прокурора точно подменили: короткий кивок головы, холодный тон, ни намека на улыбку.

— Разрешите? — спросил Взлетов, как и в прошлый раз вынув коробку папирос (он сразу ощутил встревоженность, но не хотел ее обнаружить).

— Пожалуйста, — отозвался Кузнецов, перебирая на столе бумаги.

— Вам, товарищ прокурор, не предлагаю. Вероятно, вы позднее выкуриваете вечернюю свою папиросу?

Взлетов умышленно задал этот шутливый вопрос: ему хотелось восстановить интимный тон прошлой беседы.

— Слушаю вас, — сдержанно сказал Кузнецов.

— Право, не знаю, с чего начать. Вы задали такие вопросы…

— Можете не отвечать.

— Но почему? Что случилось?

Прокурор молча передал Взлетову письмо Светланы. Этим письмом, этим страстным обращением дочери он рассчитывал нанести Михаилу Кузьмичу первый удар, нанести в самое уязвимое место — в сердце.

Взлетов медленно прочитал письмо. Он пытался сдержать себя, но не мог: руки дрожали, каждый мускул лица был напряжен.

— Теперь я понимаю, чем вызвана ваша неприязнь, товарищ прокурор.

— А я не понимаю вас, профессор: почему вы вернули письмо? Почему не оставили его себе?

— Оно адресовано вам, в прокуратуру.

— Формально — да, неформально — вам! Оставьте его себе.

— Зачем?

— На память. Храните его, как укор. Ваша дочь никогда не оправдает вашего поступка. И не только дочь… Ни один честный человек!

— Голословное утверждение, товарищ прокурор! Многие люди глубоко сочувствуют мне…

— Многие? Так ли это, профессор? Кто на вашей стороне? Несколько сердобольных обывателей из месткома. Предположим, вы можете разжалобить еще двух-трех человек, даже судей иногда можно взять измором. Но народ…

— Не думаю, товарищ прокурор, чтобы вы имели сейчас основание говорить от имени народа.

— Бывают случаи, товарищ профессор, когда мы, прокуроры, имеем право представлять государство, а стало быть — говорить от имени народа… Жаль, чертовски жаль, что по нашему недосмотру мы раньше не использовали в суде это право.

— Что вы хотите сказать?

— Лишь то, что некоторых товарищей, независимо от звания, общественного положения, надо чаще проветривать, проветривать на сильном, свежем ветру!.. Я сейчас говорю не только о вас, но и о жизни вообще… Разве не бывает, что мы иногда ошибаемся в людях… Иной человек занимает хорошее место, среди окружающих слывет добрым, честным, чутким… Надо полагать, что и вы не на последнем счету. Вероятно, и вас нередко принимают за отзывчивого…

— Конечно, ошибаются? — усмехнулся Взлетов.

— Насчет отзывчивости, возможно. Посудите сами, можно ли назвать отзывчивым человека, который по своей воле или в угоду возлюбленной отнимает кусок хлеба у другого, близкого, родного человека… Больше четверти века вы прожили с женой, а потом… потом бросили. Изумительная отзывчивость, похвальная щедрость, удивительная чуткость!

— Она сама виновата во многом.

— Дочка тоже виновата? Дочка тоже заслужила, чтобы ее бросили?

— Это другой вопрос. Имея новую семью, я не могу раздваиваться. Жена не хочет. Зачем ей, кормящей матери, причинять страдания?

— Опять похвальная чуткость… Стыдитесь!

Взлетов переменился в лице и резко поднялся:

— Может быть, товарищ прокурор, прекратить ненужную полемику?

— Я не полемизирую, профессор. Я подвожу вас к основному… Я хочу сделать вам дружеское предложение.

— Дружеское?.. Такому исчадию зла, как я?..

— В интересах вашей прежней семьи и в личных ваших интересах.

Кузнецов вышел из-за стола.

— Мое предложение сводится к одному: вы должны вернуться к прежней семье.

— Что это — прокурорский приказ?

— Нет, добрый прокурорский совет. Рекомендую от всей души прислушаться к моему совету. Погодите, выслушайте до конца. Вас обязывают к этому следующие, я бы сказал, неумолимые обстоятельства. Любовь Антонины Николаевны и ее страдания — раз. Письмо дочери — два. Ваше научное, общественное положение — три. Ваш возраст — четыре. Возраст той женщины, которую, не обижайтесь, я не могу назвать вашей женой, потому что считаю решение суда о вашем разводе неправильным…

— Это уж слишком! Решение вошло в законную силу, оно подтверждено Верховным Судом Республики!

— Правильно. Формально всё у вас в порядке. Я лишь высказываю личное отношение к вашему делу. Но я еще не всё сказал…

— Какую еще несправедливость предстоит мне услышать?

— Напрасно, профессор. Я желаю вам только добра… Рекомендую вам подать в прокуратуру заявление о том, что вы осознали свою ошибку и просите нас вмешаться в ваше дело — опротестовать решение о разводе.

— А если я не подам такого заявления?