Михаил Армалинский - Что может быть лучше? (сборник)

Час, проведённый с красивой девушкой на скамейке в парке, пролетает как минута, а минута сидения на горячей плите тянется как час.

Он скромно не уточнил, насколько ускоряется время, если быть с девушкой, не на скамейке, а на лежанке?!

Итак, моя аксиома – свет – оргазм – это основополагающая постоянная, описывающая человеческую реальность.

Если Фрейд выявил сексуальную основу человеческого бытия, что называется, «на пальцах» (на словах), то Эйнштейн открыл физико-математическую интерпретацию человеческой вселенной с помощью своей знаменитой далеко идущей формулы:

Е = m · с 2.

Суть её заключается в том, что энергия превращается в массу, а масса в энергию, причём даже малая масса может превратиться в огромную энергию благодаря тому, что после массы стоит колоссального размера коэффициент – квадрат скорости света.

Объяснить формулу простым русским языком можно так: берёшь маленький кусочек любого дерьма, умножаешь на огромнейшую цифирь и враз получаешь кучу проблем или удовольствий.

Народ давно ощущал способность перехода массы в энергию и наоборот, и это, как всё людское, нашло своё отражение в языке. Выражения: она – настоящий «сгусток энергии» или у него «масса энергии» предвосхитили Эйнштейна с давних пор – идеи носились в воздухе.

В моих же системах координат смысл Формулы таков: капельная масса семени, усиленная мощью оргазма, превращается в огромную энергию жизни нового человека.

Этой же формулой объясняется усталость (потеря энергии) после оргазма, которая весьма значительна, хотя вызвана утратой крохотных по массе капель спермы. Несоответствие огромной усталости и безразличия нескольким капелькам объясняется великим наслаждением (светом в квадрате).

Эйнштейн не только гонялся за наслаждением, но и ощущал его краеугольную значимость. Это осознание ярко высветилось в его фразе, написанной в 1946 году, ибо к тому времени Эйнштейн уже точно знал её верность:

Суть (хотя её почти не обсуждают) заключается в том, что верхняя половина планирует и думает, тогда как нижняя половина определяет нашу судьбу.

А вот я эту суть только и обсуждаю, ибо, уточняя Эйнштейна, оргазмы определяют нашу судьбу. А они испускаются источником света – половыми органами. Они же, в свою очередь, как я уже писал, являют безотносительную красоту, на которой подсознательно строится эстетика.

Эйнштейн же ставил красоту превыше всего, поскольку именно её он использовал как первый критерий правильности своих теорий. Так как человек, очевидно и безусловно, есть мера всех вещей, то неизбежно, пусть подсознательно, Эйнштейн соизмерялся с человеческой красотой при поиске красоты в физическом мире.

Банеш Хоффманн, коллега Эйнштейна в Принстоне, писал, что

Эйнштейн в своих мыслительных построениях руководствуется не столько логикой в узком понимании слова, сколько чувством прекрасного. В своей работе он всегда искал красоту.

Я же добавлю от себя, что всякая красота сексуальна, а значит, генитальна.

В письме Милеве от 1897 года Эйнштейн писал (а может, Милева Эйнштейну – лень лезть проверять, но суть всё равно остаётся):

Если ты можешь ощутить бесконечное счастье, то ты должен быть способен ощутить бесконечность пространства.

Легко подставить вместо «бесконечного счастья» оргазм, и получается: «в оргазме мы ощущаем бесконечность пространства». А раз пространства, то и времени.

При жажде красоты, которую остро испытывал и ценил Эйнштейн, тот факт, что он женился на уродливой телом и лицом Милеве, можно истолковать моим способом: красоту он видел прежде всего в её половых органах, и она была для него главенствующей. Конечно же, ознакомившись с безразличием после оргазма, Эйнштейн понимал, что на одной пизде не проживёшь, и ему также виделся в Милеве понимающий и сопереживающий партнёр по мышлению в промежутках между совокуплениями.

Но жажда подручной и ручной пизды вовсе не приковывала Эйнштейна к этому удобству. Вот что он писал в назидание бабёнке, что жаловалась ему на неверность мужа:

Вы, наверно, знаете, что большинство мужчин, как и большинство женщин, не являются моногамными по своей природе. И чем больше препятствий для удовлетворения этих желаний ставится на пути, тем с большей энергией люди их преодолевают. Заставлять человека соблюдать верность – это тягостно для всех участвующих в принуждении.

Как классическая физика до Эйнштейна основывалась на едином времени в прямолинейном пространстве, так классическая мораль основывается на абсолютных понятиях добра и зла, которые вычитаны из «священных» книг, где они сведены в те или иные заповеди. И подобно тому, как пространство и время вовсе не кровать и не будильник, а нечто гораздо мистичнее и кривее, то и человеческие нравы и мораль нельзя воспринимать однозначно и ограниченно. Про себя, негласно, молча, люди всегда это прекрасно чувствовали, а иногда даже понимали, и потому в той или иной степени всегда нарушали классические, «заповедные» установления морали.

Мораль, подобно математике, строится на аксиомах. В христианстве в качестве аксиом берутся десять заповедей. Аксиоматичность их, то есть вера в них, не требующая доказательств, объясняется якобы божественностью их происхождения. На этих заповедях строится общественная структура. Если изменить или убрать хотя бы одну заповедь, то эта структура либо существенно изменится, либо рухнет.

Однако аксиоматичность морали зависит от места расположения наблюдателя, подобно тому, как течение времени в теории относительности. Чтобы заповеди не отменять полностью и тем не подвергать всё строение общества риску разрушения, их оставляют незыблемыми, но зато делают к ним поправки, и таким образом пытаются придать морали динамичность. Так, например, убийство запрещено заповедью, но в качестве самообороны оно оказывается позволительным. Аксиомы морали, уподобляясь американской конституции, обрастают поправками, чтобы отражать меняющуюся реальность лучше, чем это делают статичные аксиомы-заповеди.

Зависимость справедливости моральных принципов от точки положения наблюдателя определяется тем, сколько наблюдателей находится в данной точке, а сколько в иной точке. Иными словами – большинство наблюдателей, оказавшихся в данной точке отсчёта, делают именно этот угол зрения общепринятым, а значит, по понятиям морали, «справедливым». Одно и то же время может представляться «золотым веком» группе наблюдателей, находящимся в одной системе координат, а другой группе, в другой системе координат, – временем деградации и притеснений (рабовладельцы и рабы). Однако есть абсолют, подобный скорости света, не зависимой от системы координат и точки наблюдения, который видится одинаково всем людям, который не зависит от тех или иных принципов построения морали и заповедей, лежащих в их основе. Это оргазм. Он отменяет мораль, останавливая время.