Дмитрий Губин - Записки брюзги, или Какими мы (не) будем

Здесь бы я и поставил точку рассуждением о приоритете эволюции над революцией, тем самым превращая письмо ученым соседям в некотором роде в письмо Булгакова товарищу Сталину, но есть еще одно соображение, касающееся поведения той самой укрывшейся в складках империи прослойки, к которой я сам принадлежу – и, подозреваю, к которой принадлежит немало читателей «Огонька».

Во-первых, хватит иллюзий по поводу альтернативных – европейских, американских, протестантских, азиатских, китайских – путей России. Быть русским – это значит принимать как данность барскорабство. Кто это принимает – тот и русский, будь то гастарбайтер, подставляющий выю под строительное ярмо, или атомный православный, своими хоругвями, как отмычкой, отворяющий дверь во власть. А кто не принимает – тот эмигрирует в мир с иным устройством жизни (горькая правда в том, что большинство российских фрондеров просто боится или не может в этом ином мире с тем же комфортом существовать: в России мыслящий класс во многом кайфует именно от того, что не причастен ни к тупости черни, ни к мерзости власти).

А во-вторых, прослойке пора определяться с правилами и параметрами своего прослоечного существования. Иначе получится, как с милым и тонким что-где-когдашником Михаилом Барщевским, который, придя работать во власть, тут же нацепил наличный «Мерседес» хамскую «мигалку», хотя его не принуждали.

Никто не мешает сегодня внутри своего кондоминиума, своего дома, своего подъезда, своего двора жить абсолютно европейским укладом, – то есть в равенстве, справедливости, законности и чистоте. Как, собственно, никто не мешал и до революции, когда ходили в галошах и не воровали галошных стоек из Калабуховского дома. У меня есть подозрение, что именно этот стиль жизни внутри образованного (но не являющегося властью) класса до революции и создает у нас теперь иллюзию дореволюционной России как европейской державы.

И еще одно: с властью можно сотрудничать тогда, когда сотрудничество не подло (читает же профессура в госуниверситетах лекции за мизерную плату). И нельзя сотрудничать – ни за какие деньги – когда это сотрудничество подло. Нельзя работать на пропагандистской программе даже звукорежиссером, нельзя участвовать в строительстве небоскребов в Петербурге даже инженером, нельзя участвовать в экономическом форуме, ради которого перекрывают движение в городе (но в лондонском форуме – можно). Как видите, даже краткого списка запретов достаточно, чтобы убедиться, что миссия мыслящего тростника настолько сложна, что революционное физическое устранение градоначальника на этом фоне выглядит соблазнительно легко.

Но быть Верой Засулич – тоже нельзя. Нужно попросту милиционеров (не говоря уж про градоначальников) на своих роликах объезжать за километр.

И, Сурков, довольно аплодировать: это не вода на вашу мельницу, это просто вода.

2007

В России с времен Льва Толстого никто не предлагал модели поведения в ситуациях, когда окружающее возмущает тебя. Но это не значит, что модели не существует. Быть европейцем в России – вполне достойная среднего класса миссия.

Недавно на дорогах Москвы со мной произошел случай, который вполне мог приключиться и в Питере, и в Ярославле, и в Ковыкте, и не только со мной.

Мы ехали на машине приятеля в умеренно плотном потоке по Садовому кольцу, когда сзади обнаружилось авто из числа Больших Черных Машин – имя им легион. Машина металась из ряда в ряд, не показывая, разумеется, поворота, подрезая всех и всякого, и, пристроившись сзади, стала сигналить ксеноном фар (я так полагаю, что мущщщине за рулем дико хотелось продемонстрировать, что у него не лампы накаливая, а именно дорогой, голубого спектра свечения ксенон).

– А вот хрен ему, – угрюмо сказал приятель, купивший иномарку гольф-класса в кредит.

– Да пропусти, – посоветовал я.

Большая Черная сзади сигналила в истерике.

– Свинья, – сказал приятель.

Свинья при этих словах метнулась вправо-вперед, а потом так же эпилептически шуранула влево в дырочку между нами и шедшей впереди машиной. Приятель двинул по тормозам, и, судя по визгу, то же проделало все Садовое за нами. А свинье хоть бы что: только вылетела пустая пластиковая бутылка из приоткрывшегося на секунду окна. Полетела хрюкать дальше.

В общем, крики приятеля про мочить в сортире и жарить на гриле я опущу, потому как после вылетевшей бутылки сам к ним присоединился, за что теперь стыдно. Но я давно искал повод рассказать совершенно другую историю, и вот этот повод нашелся.

История же такова.

Несколько лет назад, в Англии, до приезда в которую я был убежден, что это чопорная, замороженная условностями страна, у меня состоялся с одним английским господином разговор по поводу того, что такое есть джентльмен.

– Видите ли, Dmitri, – сказал мне мой vis-a-vis. – Gentleman – это тот, кто gentle born, то есть рожден в мягкости, в терпимости. Кто мягок по отношению к внешнему миру, кто принимает все его проявления.

– Хорошо, – гнул я заложенную в России и, как теперь понимаю, дурацкую линию, – а белые носки джентльмен носить может? С костюмом? Разве джентльмен не носит всегда только черные?

– Видите ли, Dmitri, – не моргнув глазом, продолжал собеседник, – костюм вообще ужасно формальная вещь, не обращайте на него внимания. Джентльмен носит носки того цвета, какого хочет. Черные носки носит шофер джентльмена.

– Отлично, – не унимался я, – а разве можно представить себе джентльмена в рваных носких?

– Если джентльмен, Dmitri, ходит в рваных носках, значит, у джентльмена сейчас трудный период. Но от этого он не перестает быть джентльменом.

Как видите, мы абсолютно не понимали друг друга: русским и внутри страны, и уж тем более за рубежом свойственны поиски каких-то внешних признаков, образующих решетку, за которую можно посадить любого человека, привинтив табличку и приклеив ярлык. Оттого-то мы столько внимания уделяем одежде, ксеноновым фарам или, допустим, швейцарским часам, которые всегда есть предмет страданий юного Вертера на должности менеджера среднего звена.

Мне же предлагали взглянуть на вид мироустройства, который не отделен от большого живого мира даже стеклом.

Я вспоминаю тот разговор и пишу о нем с простой целью. Очень многие из людей, переживших большой и тяжелый переход от СССР к России и образовавших ее средний класс, столкнулись с тем, что принадлежность к этому классу не дает ответа на вопрос о правилах поведения в своей собственной стране.

Ведь средний класс – это стратификация по имущественному признаку: квартира, машина, детишки в хорошей школе, утро на даче с зеленой лужайкой, йогурт с живыми бактериями, отдых у моря; средний класс – это классификация для маркетологов.