Дмитрий Шерих - История Петербурга наизнанку. Заметки на полях городских летописей

На окраине д. Тиллендорф, у дороги, ведущей из Силезии в Саксонию, на небольшом холмике, под сенью деревьев покоится сердце русского фельдмаршала. Простая кладбищенская ограда, небольшой постамент и круглая гранитная колонка. Так просто и скромно выглядит памятник великому русскому патриоту».

Бунцлау, Тиллендорф… Но причем же здесь Петербург?

Очень даже причем. Сердце Кутузова, как доказано давно, лежит в Казанском соборе северной столицы России.

Напомню: строительство этого храма завершилось перед самой Отечественной войной, в 1811 году, а уже через два года в склепе собора решено было похоронить фельдмаршала. Забальзамированные останки доставили из Бунцлау в Стрельну, а оттуда процессия направилась в Казанский собор. У границы города «благодарные сыны российские» выпрягли лошадей из траурной колесницы — и повезли «на своих плечах драгоценный прах спасителя Отечества к месту грустного назначения».

А больше века спустя, в сентябре 1933 года, по поручению главы Ленинграда Сергея Мироновича Кирова в склеп собора была отправлена солидная комиссия в составе трех сотрудников Музея истории религии и представителя ОГПУ — чтобы вскрыть склеп Кутузова и выяснить, находится ли здесь его сердце. Один из участников комиссии Борис Никифорович Сократилин позже вспоминал: «Мы спустились в подвал, пробили отверстие и прошли внутрь склепа. На небольшом возвышении стоял гроб. Мы сдвинули крышку. Перед нами лежало тело Кутузова, облаченное в зеленый мундир с золотыми эполетами. У головы Кутузова я увидел сосуд из серебристого металла. С трудом отвинтили крышку. В сосуде, заполненном прозрачной жидкостью, лежало сердце. Мы снова завинтили сосуд и положили его на прежнее место».

Могила М.И. Кутузова в Казанском соборе

Так что сомнений с этого момента не осталось: сердце Кутузова захоронено в Казанском соборе, в специальном серебряном сосуде.

Могу даже предположить, откуда взялась легенда. Дело в том, что при бальзамировании тела полководца изъятые внутренние органы — кроме сердца — были помещены в небольшой оловянный саркофаг. Его и захоронили в Бунцлау. Этот факт, несомненно, и лег в основу предания. И оно оказалось настолько устойчивым, что в 1913 году московские активисты Военно-исторического общества официально выступили с инициативой перенесения сердца полководца из Тиллендорфа в Москву для «захоронения оного в храме Христа Спасителя».

Особенно окрепла легенда в годы Великой Отечественной войны. Известно, что 28 апреля 1945 года, в 132-ю годовщину со дня кончины полководца, у могилы близ Бунцлау был поставлен почетный караул из ста тридцати шести Героев Советского Союза. А у подножия первого памятника полководцу тогда же появилась мраморная доска со стихами:

Среди чужих равнин, ведя на подвиг правый

Суровый строй полков своих,

Ты памятник бессмертный русской славы

На сердце собственном воздвиг.

Но не умолкло сердце полководца,

И в грозный час оно зовет на бой,

Оно живет и мужественно бьется

В сынах Отечества, спасенного тобой!

И ныне, проходя по боевому следу

Твоих знамен, пронесшихся в дыму,

Знамена собственной победы

Мы клоним к сердцу твоему!

Сердце, сердце, сердце… После войны традиция продолжилась: во втором издании Большой Советской энциклопедии прямо было указано, что сердце Кутузова захоронено в Бунцлау. Ничто так не способствовало укреплению поверья, как это краткое сообщение.

Оно и сегодня живо в умах многих петербуржцев. Хотя и не имеет под собою никаких оснований.

Предыдущая глава уже перевела нас из века восемнадцатого в девятнадцатый, и здесь один за другим следуют сюжеты персонального свойства, связанные с жизнью или смертью наших великих соплеменников. С сердцем Кутузова мы уже разобрались, теперь пора приняться за последнюю дуэль Пушкина. Не пугайся, дорогой читатель, само по себе это событие ничуть не подлежит сомнению: в январе 1837 года Александр Сергеевич стрелялся у Черной речки, получил смертельное ранение и через два дня умер.

Только вот где эта дуэль состоялась? Несмотря на то, что место дуэли Пушкина, отмеченное гранитной стелой с медальоном, известно каждому петербуржцу — но есть ли это в самом деле место дуэли?

Основания для сомнений есть, и очень даже капитальные. Так уж получилось, что установлением места рокового поединка занялись спустя многие годы после трагедии. Одним из первых на эту стезю ступил, кажется, юный барон Эммануил Александрович Штейнгель. Вот красноречивый фрагмент его воспоминаний, напечатанных в январе 1887 года «Петербургской газетой»: «В 1851/52 году, зимою, отцом моим была куплена за Старокомендантской дачей Чернореченская ферма, только что построенная на самой Черной речке, куда он вскоре переехал на житье со всем своим семейством; в то время мне было 10 лет. Во время одной из прогулок мне захотелось осмотреть соседнюю (Старокомендантскую) дачу. Дворник ее, старый унтер-офицер лет шестидесяти, Иван, хорошо знавший меня, на мои вопросы рассказал, что лет 12–14 тому назад он видел сам лично около забора дачи, как приехали четверо господ и как двое стреляли друг в друга.

Когда дворник окончил свои объяснения, я просил его показать мне место поединка, что он исполнил.

Обо всем этом, пришедши домой, я рассказал моему отцу, с которым мы вместе отправились под вечер на указанное место и, выдернув два кола из ближайшего забора, воткнули их довольно глубоко в землю на месте падения Пушкина.

Много позднее, в одно лето короткое время гостили у меня мой добрый друг и двоюродный брат Василий Николаевич Неппен, ярый поклонник Пушкина, и хорошие друзья мои Виктор Яковлевич Краковский и Ланской. Мы все отправились на место поединка и порешили поставить Пушкину прочный столбик, для чего взяли бревнышко в 2–3 вершка толщины и 3 аршина длины со двора фермы, добыли топор и лопату, вбили его в землю, выкрасили и каждый из нас написал не крупно подходящие строки из Пушкина. Многим лицам показывал я впоследствии это печальное место…»

Вот она, точка отсчета: рассказ мемуариста, которому в описываемый момент было совсем не много лет и который узнал правду о месте дуэли со слов дворника, помнившего что-то про четырех господ. Не слишком солидный источник, что и говорить. Особенно если учесть, что Эммануил Александрович не был так уж педантичен в своих мемуарах. Известно, в частности, что зимой 1851/52 года ему было уже 12 лет — и то ли он округлил свой тогдашний возраст, то ли сдвинул события во времени. Впрочем, самодельный знак Штейнгеля и его добрых товарищей (с Виктором Краковским, кстати, он учился в Училище правоведения) существовал в самом деле, современникам он попадался на глаза и упоминания о нем в старой прессе сохранились.