Олесь Бузина - Воскрешение Малороссии

А «Черниговская летопись» гласит, что Хмельницкий, явившись к Яну Казимиру, «пал пред ним на землю» со словами:

«Я на короля пана моего милостивого руки не подношу!». И «плакал король сам, сенаторы и Хмельницкий вельми час немалый, потом Хмельницкий снова пал перед королем плачучи, просил прощения и лежал, облапивши ноги королевские, а король приказал его поднять и дал ему руку поцеловать».

Хмельницкий жаждал именно ИНТЕГРИРОВАТЬСЯ! И готов был пойти ради этого на любые унижения. Но Польша не хотела никакой интеграции. Она была готова Хмельницкого только СЪЕСТЬ! Это Богдану нравилось быть гетманом Его Королевской Милости. Но Речь Посполитая не желала ТАКОГО гетмана. Она не могла содержать сорокатысячную казачью армию, соблазнявшую простонародье своими привилегиями. Ей было некуда деть князя Вишневецкого, утратившего из-за восстания всю свою Вишнивеччину на левобережье Днепра. Ей было не по силам успокоить коронного хорунжего Александра Конецпольского, чей город Чигирин теперь стал столицей Хмельницкого, а таклсе Корец-ких, Збаражских, Потоцких и бесчисленную шляхту, как католическую, так и православную, вроде киевского воеводы Адама Киселя, чье место на Украине теперь занимали казаки.

Новая война была неминуема. Именно поэтому в июне 1651 года Ян Казимир и вел к Берестечку свою многоязычную армию, чтобы взять реванш за Пилявцы и Зборов, а с другой стороны навстречу ему с распростертыми объятьями и татарской поддержкой шагал в Европу, скрипя возами обоза, гетман Богдан. Если бы под Берестечком Хмельницкий победил, то, еще раз поцеловав после победы ноги побежденного короля (о, ирония истории!), он то ли тушкой, то ли чучелом «евроинтегрировался» бы со своей полуазиатской казачьей ордой без крестов. С «атаманами», «есаулами», «кошами», «гаманами», «куренями», «майданами» и прочими татарскими заимствованиями, которыми обросла после монголо-татарского нашествия Южная Русь.

Однако огонь немецкой артиллерии и пехоты Яна Казимира, убивший под Берестечком татарского побратима Богдана — перекопского мурзу Тугай-бея — рассудил иначе. Новые гунны не дошли до Европы. Теперь интегрироваться они могли только на восток — в православную русскую цивилизацию. Ибо только она соглашалась признать права Хмельницкого и его казаков (по факту — полурусских-полутатар) на Украину и бывшие владения Вишневецких и Конецпольских.

Так Берестечко открыло только одну дорогу Богдану — в Переяслав, а на бычьих шеях потомков уцелевших после битвы казаков через сто лет, неисповедимою волею Всевышнего, которую никто не в силах постичь, наконец-то появились кресты.

У нас любят отмечать круглые даты. Но некоторые из них не видят даже в упор. Совершенно незамеченной в 2007 году прошла 440-я годовщина первого раздела Украины на Восток и Запад. Хотя она многое объясняет в нашем прошлом и настоящем. 30 января 1667 года спорное наследие Богдана Хмельницкого впервые разрезали по Днепру — между Россией и Польшей.

В далеком селе Андрусове под Смоленском высокие договаривающиеся стороны заключили перемирие, согласно которому правый берег отныне контролировала Варшава, а левый — Москва. И на каждом из берегов сидело по гетману. Тоже, естественно, подконтрольных. Первый шаг к разделению предков украинцев на «схидняков» и «западенцев» был сделан. Так с тех пор и повелось...

Забавная данность нашей истории состоит в том, что Украину успели разделить еще до ее рождения. Почему-то все вокруг были убеждены, что родится не мальчик, а девочка — капризная и истеричная «хуторянка». То веночком с лентами в жениха швырнет, то песню о своей горькой бабьей доле затянет: «Ой, насуває чорная хмара»...

Кстати, если кто за «хуторянку» обиделся, то это не я первый так ее назвал (мне чужого не надо!), а один из отцов независимости — Владимир Винниченко. Его сейчас в школе проходят. Как драматурга и сопредседателя петлюровской Директории — украинского правительства конца 1918 года. Вот он-то раньше всех Украину «хуторянкой» и обозвал в хрестоматийной работе «Відродження нації».

Но до этого в XVII веке было еще далеко. А дележ приданого «хуторянки» уже шел полным ходом. Недаром на одной из первых полноценных карт Украины, нарисованной в Нюрнберге немцем Гоманном в начале следующего «осьмнадцатого» столетия, вокруг символического казака с люлькой заносят сабли турок и поляк. А рядом протягивает руку помощи бородатый донской казак и выглядывает из-за польского плеча ка-кой-то равнодушный европейский джентльмен в треуголке — то ли швед, то ли француз на самом деле это европеизированный Петром Первым московит (над ним реет трехцветное сине-бело-красное знамя с двуглавым орлом).

Новый 1667-й «хуторянка» встретила вконец истощенной. Шел десятый год после смерти Богдана Хмельницкого. И все это немалое время было потрачено не так на «державотворення», как на выяснения, кому из ближайших соратников покойного гетмана владеть его булавой.

Возникает вопрос: как же получилось, что вокруг Богдана собрались такие мерзавцы и ничтожества, схватившие друг друга за глотки, когда еще не успело остыть тело их вождя?

Но причина казачьей междоусобицы во многом кроется в личности нашего самого главного национального героя. Богдан в Украине — идол. Как знамя его поднимают все силы пророссийской ориентации. Но побаиваются трогать и те, кто тянут страну в другую сторону.

Для них он тоже -— символ силы. Ведь если Хмельницкий не выиграл, то, по крайней мере, и не проиграл. Он умер в своей постели собственной смертью. Такая доля достанется не многим из тех, кто стоял у его гроба — они окажутся куда менее удачливыми.

Но за маской сильной личности скрывался хитрый и часто бессмысленно жестокий эгоист. Никакого государства Хмельницкий никогда не строил. В год смерти он подписывался титулом гетмана Войска Запорожского Его Царского Величества. Зато Богдан очень беспокоился о личной власти и о том, как бы оставить булаву в своей собственной семье. Первый кол в систему казачьей демократии вогнал именно этот всадник, который сидит теперь на коне в Киеве на Софиевской площади.

Если бы выборы после смерти Богдана происходили по-честному, то армия, скорее всего, захотела бы видеть во главе себя Ивана Богуна — лучшего казачьего полководца той эпохи. Но вместо него им подсунули шестнадцатилетнего мальчишку Юрася Хмельницкого, ни по возрасту, ни по интеллекту не способного вести в бой ветеранов, воевавших с самого 1648 года, когда началось восстание против поляков.