Ларри Коллинз - Горит ли Париж?

Только одно в докладе Блюментритта все же вызывало у Хольтица возражение — вопрос о сроках. В настоящее время он был заинтересован в обороне Парижа, а не в его разрушении. В то утро он доказывал, что к выполнению плана Блюментритта необходимо будет приступить только тогда, когда войска будут готовы покинуть город. Очевидно, подчеркивал он, они не собираются покидать город в течение некоторого времени. Преждевременное осуществление плана Блюментритта толкнет тысячи заводских рабочих в ряды Сопротивления и вынудит население оказать открытое сопротивление его войскам. Кроме того, добавил он лаконично, немецкие солдаты тоже пьют воду.

Генерал-фельдмаршал фон Клюге апатично слушал перепалку двух подчиненных, затем без предупреждения поднял руку, давая понять, что прения длились достаточно долго. Оба, сказал он, выдвинули веские аргументы. Он отдаст окончательное распоряжение позже. На этом совещание закончилось. Хольтиц кивнул Клюге и вышел. Через пятьдесят шесть часов, следуя в Германию после того, как его отстранили от командования и вместо него назначили одного из самых свирепых фельдмаршалов Гитлера, фон Клюге покончит жизнь самоубийством.

Но перед отъездом он прикажет Хольтицу начать систематичное разрушение по плану, предложенному в то утро Блюментриттом.

Вернувшись в «Мёрис», Хольтиц застал в приемной своего кабинета четырех человек. На распоряжении, которое они привезли с собой из Берлина, стояла подпись генерал-оберста Йодля. Эти инженеры были направлены в Париж из ОКВ «для подготовки и осуществления взрывных работ на всех крупнейших промышленных объектах в Парижском районе». Они привезли с собой все необходимое. В приемной находилась дюжина черных цилиндрических футляров для карт. В них были чертежи всех крупнейших заводов Парижа.

Их командир, седоватый спокойный человек, объяснил Хольтицу, что если заложить необходимое количество зарядов, то можно парализовать промышленность Парижа по меньшей мере на шесть месяцев.

Хольтиц предоставил им комнаты на пятом этаже гостиницы и выделил в их распоряжение две штабные машины, чтобы они сами могли осмотреть предприятия города. Через два часа, когда он зашел к ним в номер, они были «с головой погружены в карты и чертежи». Если Париж падет, пообещал один из них, союзники не найдут в городе ни одной работающей фабрики.

Августовское солнце нещадно палило ржавые железные крыши вагонов для перевозки скота, соединенных в состав на запасном пути грузовой станции Пантен, находившейся сразу за парижским скотопригонным двором. Внутри этих вагонов, набитых более плотно, чем метро в часы «пик», стояли люди, которых эсэсовцы приготовили для депортации в Германию. В нестерпимой жаре люди пытались втянуть хотя бы глоток воздуха. Цвет французского Сопротивления — 2104 мужчины и 400 женщин, то есть восемь из каждых десяти заключенных «Френе» и «Роменвиля», — в ужасных муках ожидали отправки поезда.

Жанни Руссо была втиснута в вагон вместе с 92 другими женщинами. Единственное окно с натянутой колючей проволокой было слишком высоко, чтобы даже самая высокая из женщин в вагоне могла хоть мельком увидеть, что происходит снаружи. Эта хорошенькая девушка на всю жизнь запомнила жару в том вагоне и то, как жадно втягивала его зловонный воздух в разрывающиеся легкие. Одна за другой женщины сняли с себя все, кроме белья. В углу вагона, рядом с цинковым ведром, служившим туалетом, женщины освободили небольшое пространство, где одновременно трое из них могли сесть на корточки, плотно прижав колени к ключицам, и отдохнуть. Остальные вынуждены были стоять.

В соседнем вагоне места было побольше. Там Ивонна Панье и другие женщины могли сесть на корточки и образовать живую цепь. Но то и дело кто-нибудь из них терял сознание. Человек шесть вскоре умерли.

Вдруг Ивонна Панье заметила в дверном проеме мужчину; его жирное лицо лоснилось от пота. Она узнала эсэсовского охранника, выходца с Украины, который наблюдал, как ее пытают в гестапо на авеню Фош. Казалось, он пришел пожелать «счастливого пути этому стаду животных, на которых он уже поставил свое клеймо и которые теперь отправлялись на бойню».

У мужчин положение было еще хуже. Полураздетые, по сто и более человек в одном вагоне, они страстно желали лишь одного — чтобы поезд, в который они когда-то надеялись не попасть, теперь поскорее отправился.

Пьер Лефошё, у которого от голода, жажды и жары кружилась голова, молил лишь о том, чтобы поезд отправился. Стоявший позади него заключенный, страдая от мучительной жажды, слизывал со спины Пьера стекающий пот.

Со станции Пантен вышел и направился в ближайшее кафе человек, весь вид которого — поникшая голова, опущенные широкие плечи — говорил о том, что он чем-то подавлен. Эмиль «Бобби» Бендер, абверовский плейбой средних лет, только что попытался остановить поезд с заключенными, прибегнув к обману в переговорах с эсэсовским начальником эшелона. Его замысел не удался. После того как его разыскал Нордлинг, оба предпринимали отчаянные попытки передать находившихся в районе Парижа политических заключенных под опеку Красного Креста. Все их усилия остались безрезультатными. Нордлинг встречался с Пьером Лавалем, премьер-министром Виши; германским послом Отто Абетцом; шефом гестапо во Франции Карлом Обергом. Ни один из них не проявил ни малейшего интереса к его идее. Фон Хольтиц не принял их по причине крайней занятости.

Были и другие люди, пытавшиеся в то утро остановить товарный состав, подготовленный к отправке со станции Пантен. Их тактика была другой. Пока заключенные изнемогали от жары в вагонах для скота, из Парижа в небольшую деревушку Нантей-Сааси мчался на велосипеде подросток. Ему было поручено доставить устный приказ парижского штаба ФФИ руководителю отряда Сопротивления в этой деревне. Приказ был прост и ясен: любой ценой, любыми средствами перерезать главную железнодорожную магистраль между Парижем и Нанси. Именно по этой дороге стоявший на станции Пантен состав должен был проследовать в Германию.

А в середине дня с одного из парижских чердаков подпольная радиостанция передала в Лондон следующее закодированное сообщение: «Для срочной передачи всем руководителям ФФИ. Немцы организовали эвакуацию заключенных парижских тюрем, в частности «Френе», по железной дороге через Метц, Нанси. Опасаемся массовой резни по ходу следования. Примите все меры возможного саботажа транспорта».

Трагедия, разыгрывавшаяся под палящим солнцем на станции Пантен в праздник Успения, в Париже прошла почти никем не замеченной. Большинство жителей города было озабочено все более ощущавшейся нехваткой продовольствия. Их мучила одна проблема — как бы раздобыть что-нибудь поесть. Париж, писала в тот вечер «Пари-Суар», представляет собой «почти осажденный город, в котором нехватка продовольствия ежедневно усугубляется и уже появляются первые признаки голода». Некий месье Шевалье из Академии наук сообщил горожанам в «Ле пти паризьен», что «в безвыходной ситуации» листья вяза, липы и ясеня могут быть вполне съедобными.