Ларри Коллинз - Горит ли Париж?

Он доехал до находившегося поблизости гаража, развернул спальный мешок и надел краги и китель со стоячим воротничком от формы, которую в последний раз носил в поезде, вывозившем интернациональные бригады из обреченной Барселоны. В таком виде, символизировавшем занимаемую им должность, Роль направился в Префектуру полиции, намереваясь установить свою власть над этими самовольными повстанцами, которые создавали угрозу его руководящей роли в этом тщательно подготовленном восстании.

Роль опоздал на час. Примерно в это же время Ив Байе выбрался из полицейской машины и подошел к бледному мужчине, читавшему газету на террасе кафе «Де-Маго».

— Господин префект, — сказал Байе, — Префектура захвачена. Она ваша.

Мужчина улыбнулся, встал, надел фетровую шляпу, роговые очки и последовал за Байе к машине. Семью днями ранее по приказу Шарля де Голля Шарль Луизе приземлился на парашюте в южной Франции. Он был послан с особым заданием — стать деголлевским префектом полиции. Ему поручалось обеспечить, чтобы жизненно важные полицейские силы Парижа оставались в руках голлистов, а не коммунистов. Через некоторое время этот тихий человек станет первым должностным лицом, назначенным де Голлем для работы в Париже. Первый раунд голлисты выиграли. Здание, которое должно было превратиться в символ восстания, подготовленного коммунистами, было в их руках. Это будет прочная скала, на которую они смогут опереться в предстоящие дни.

В тот момент, когда Луизе появился в Префектуре, некий застенчивый человек с двумя чемоданами вошел туда через боковую дверь и направился в полицейскую лабораторию. Из чемоданов он достал восемь бутылок серной кислоты и несколько фунтов бертолетовой соли. Закатав рукава, Фредерик Жолио-Кюри взял эти бутылки, одолженные в лаборатории, в которой его теща открыла радий, и начал приготовлять «коктейль Молотова» для защиты Префектуры.

Если не считать неожиданной неудачи в Префектуре, тщательно подготовленное Ролем восстание быстро и эффективно распространялось по столице. Приказы, выполнение которых началось в то утро, были скрупулезно проработаны и разосланы в предыдущие четыре дня. Заместитель Роля по Парижу — худощавый школьный учитель, известный в Сопротивлении под именем «Дюфрен», всю ночь трудился над завершением последних из этих приказов, сидя в душной спальне рядом с авеню Фош и прислушиваясь к шагам часовых гестапо за углом. В семь утра он передал их посыльным на набережной Конти, почти под носом у немцев. С рассвета коммунисты оклеивали стены города плакатами, призывавшими к «всеобщей мобилизации».

Перед Ролем и его подчиненными в то утро стояли весьма сложные задачи: налаживание связи и взаимодействия, организация штаба, доставка оружия из тайников и распределение его среди бойцов ФФИ. На телефонных станциях города отряды Сопротивления выполнили первую и одну из наиболее важных задач, которая впоследствии значительно облегчила положение восставших: они уничтожили немецкие подслушивающие устройства.

Для рядовых бойцов Роля в этой партизанской войне работа была простой: «Каждому по бошу». Начиная с семи утра бойцы ФФИ приступили к выполнению этого приказа по всему Парижу. Небольшими группами они начали охотиться за немецкими солдатами и автомашинами и атаковать их, где бы они ни находились. Прежде всего их целью было добыть оружие, отняв его у немецких оккупантов.

К девяти часам перестрелка уже шла по всему Парижу. Первое донесение о восстании привело фон Хольтица в недоумение и ярость. Для него это было полной неожиданностью. Ни одна из подчиненных ему разведывательных служб не предупредила его, если не считать нескольких самых общих фраз о «волнениях» среди гражданского населения. В его собственном докладе в штаб группы армий «Б» и командованию Западного фронта, сделанном за несколько минут до первых сообщений, оптимистически утверждалось, что в городе царит «полное спокойствие». Первые же нападения были совершены в самых различных местах и казались столь целенаправленными, что Хольтицу сразу стало ясно: «ими кто-то руководит».

За первые два часа лицо города изменилось. Теперь в воздухе пустынных улиц чувствовалось что-то угрожающее и зловещее. Немногочисленные прохожие с опаской перебегали от одной двери к другой. Велосипедисты прижимались поближе к тротуарам, и время от времени мимо изумленных консьержек на большой скорости проносились автомашины, на бортах которых красовались наспех выведенные белой краской буквы ФФИ. Но более всего то утро отличал новый звук, который парижские улицы не слышали с 1871 года. Это был звук ружейных выстрелов.

Для небольшой группы людей, собравшихся в салоне в стиле ампир на улице Бельшасс, в нескольких кварталах от Сены, звуки этих выстрелов были неприятным напоминанием сказанного Жаном Полем Сартром: «Пока мы спорим, жребий уже брошен». Члены Национального комитета сопротивления (НКС), высшего политического органа Сопротивления, были вызваны в этот салон, чтобы одобрить восстание, которое накануне было объявлено в Кламаре Парижским комитетом освобождения — органом, теоретически подчиненным НКС. В тот самый момент, когда председательствующий Жорж Бидо объявил: «Мы собрались здесь, чтобы обсудить предложение о начале восстания», залп ружейного огня этого самого восстания прокатился эхом по прилегающим к зданию улицам. Профсоюзный вожак с железной волей, коммунист Андре Толле поставил своих коллег, как он и рассчитывал, перед свершившимся фактом. Восстание будет продолжаться, заявил он собравшимся, независимо от того, поддержат они его или нет.

Спокойного, чем-то напоминавшего школьного учителя человека, представлявшего в этой комнате Шарля де Голля, слова Толле поставили перед дилеммой. Александр Пароди был убежден, что «для коммунистов восстание было в такой же мере и политическим шагом, и стремлением ускорить поражение немцев». Тем не менее, санкционировав захват Префектуры полиции, он в каком-то смысле принял неизбежность этого восстания. Если он откажется продолжать борьбу сейчас, то фактически передаст руководство восстанием в руки коммунистов и вызовет раскол в рядах Сопротивления. Его не оставляла одна-единственная мысль: ценой этого политического жеста коммунистов будет уничтожение Парижа. Через несколько часов, терзаемый муками из-за своего решения, он скажет: «Если я допустил ошибку, то до конца своих дней буду сожалеть о ней на развалинах Парижа».

По-видимому, выбора не было. Через два часа после начала восстание стало разрастаться столь быстро, что, как понимал Пароди, остановить его не было никакой возможности. Оставалось лишь попытаться контролировать его. Повернувшись к Бидо, Пароди от имени Шарля де Голля благословил восстание, которое лидер Свободной Франции приказал ему предотвратить.