Ларри Коллинз - Горит ли Париж?

В то утро фон Хольтиц искал средство усмирить население. Жест, который он сделал накануне, освободив Александра Пароди и двух его помощников, не принес ожидаемых результатов. Казалось, вместо того чтобы сдержать восстание, он помог его распространению. По всему городу, как из-под земли, вырастали баррикады. На его столе лежало наиболее неприятное и убедительное из всех полученных им свидетельств силы восстания: список немецких потерь. В воскресенье, когда он якобы заключил с восставшими перемирие, потери составили свыше 75 человек убитыми — больше, чем в субботу, когда восстание только начиналось.

Сейчас его первейший долг — думать о своих солдатах. Предложение майора было «жестоким и кровавым», но, рассуждал фон Хольтиц, «оно бы показало населению, что я могу постоять за себя». Это было самое меньшее, что он мог сделать для своих солдат. Он ответил майору, что отдаст приказание своему штабу подготовить план рейда.

Среди разбросанных телеграмм на полированной поверхности стола времен Людовика XVI лежал лист чистой бумаги. В его левом верхнем углу Председатель Временного правительства Французской Республики распорядился черным шрифтом отпечатать простую шапку: «Генерал де Голль». По мнению сидевшего за столом прямого, подтянутого человека, эти слова в достаточной степени отражали суверенитет Франции. Сидя в одиночестве в кабинете префекта департамента Ренн, генерал де Голль своим аккуратным, с наклоном, почерком выводил на листе последний призыв к генералу Эйзенхауэру.

Всю ночь и все утро подпольные передатчики Жака Шабан-Дельмаса и Александра Пароди забрасывали его срочными просьбами о немедленном вводе войск союзников. Наиболее срочная из радиограмм гласила: «Начатое в субботу и сдерживаемое в течение двух дней перемирием восстание… выйдет из-под контроля к сегодняшнему вечеру. Бои завтра по всему Парижу при трагическом неравновесии сил представляются неизбежными».

Ухудшение ситуации, судя по этим сообщениям, представлялось де Голлю столь серьезным, что нельзя было допустить, чтобы что-то помешало приходу в Париж его собственных и союзнических войск. Он понимал, каждый час промедления давал преимущество его политическим противникам. Хаос и анархия, которые они стремились спровоцировать в ходе восстания, вскоре станут всеобщими. Беспорядок, в условиях которого они надеялись осуществить свои политические замыслы, приобретет угрожающие масштабы. Шарль де Голль считал опасность столь реальной, что, выступая от имени суверенной Франции, пошел на риск, на который не отважились даже его союзники. Оккупация столицы необходима столь срочно, писал он, что должна быть предпринята, «даже если в результате в городе возникнут бои и разрушения».

Для доставки этого письма Эйзенхауэру де Голль выбрал единственного человека во Франции, который, помимо его собственных братьев, имел право обращаться к нему на «ты». Передавая письмо генералу Альфонсу Жуэну, прославленному завоевателю Монте-Кассино, де Голль просил его сообщить Верховному главнокомандующему кое-что на словах. Если эта последняя просьба останется без внимания, он будет вынужден вывести 2-ю Французскую бронетанковую дивизию из подчинения Верховного командования союзников и собственным распоряжением направить ее в Париж.

Когда дверь за Жуэном закрылась, де Голль вынул другой лист бумаги и составил второе письмо, на этот раз Леклерку, командиру 2-й бронетанковой дивизии. Нетерпеливому молодому генералу, первое, тайно отправленное подразделение которого уже незаметно пробиралось мимо шпилей Шартра, де Голль адресовал официальное предупреждение. Его угроза Эйзенхауэру не была пустым звуком. Несмотря на всю тяжесть такого решения и его возможных последствий, де Голль был готов ради Парижа пойти на разрыв с командованием союзников. Он приказал Леклерку быть готовым к тому, что ему придется не подчиняться приказам своих командиров и считать себя в непосредственном распоряжении Французского правительства. Если Эйзенхауэр не намерен посылать Леклерка в Париж, то это сделает де Голль.

Слова, выплескивавшиеся из телефонной трубки, которую прижимал к уху Дитрих фон Хольтиц, звучали с неумолимой ясностью. С особым высокомерием, которое он приберегал для своих генералов, генерал-фельдмаршал Вальтер Модель отчитывал парижского командующего за неспособность поддержать порядок в столице. До него даже дошли слухи, сообщил он Хольтицу, что тот заключал какие-то соглашения с окопавшимися в городе террористами.

Побагровев от стыда и страха, фон Хольтиц отверг эти обвинения. Модель поверил ему, но предупредил о недопустимости «превышать полномочия в отношении Парижа». Модель был раздражен и нетерпелив. Все, чего он хотел от Хольтица, это порядка в Париже. И он рассчитывал, что «для его восстановления фон Хольтиц использует все имеющиеся средства». Фон Хольтиц пообещал ему это, но предупредил фельдмаршала, что, если ситуация выйдет из-под контроля, ему потребуются подкрепления. Модель разразился потоком гневных обвинений. «Обходитесь тем, что у вас есть», — сказал он командующему парижским округом. В конце концов, уступив настойчивым просьбам фон Хольтица, он согласился выделить ему часть 48-й пехотной дивизии, которая перебрасывалась из Нидерландов.

Нетерпение и раздражительность Моделя были понятны. Почти 48 часов фельдмаршал действовал вопреки распоряжениям того, кто ждал от него чудес. Со стороны человека, испытывавшего безмерную личную привязанность к фюреру, такие действия были необъяснимы.

В воскресенье, через несколько часов после того, как он в присутствии Шпейделя решил главное внимание уделить выводу своих войск за Сену, он получил новый приказ, в котором в самой категоричной форме заявлялось, что его главной задачей является оборона парижского плацдарма. Приказ был скреплен личной печатью хозяина рейха. Моделю было приказано «удерживать парижский плацдарм любой ценой» и стоять на нем, «невзирая на разрушения», которые могут возникнуть в городе. Никто лучше Моделя не знал, что «любой ценой» означало для человека, чье имя стояло на телеграмме, борьбу до последнего солдата, такую борьбу, которая ассоциировалась со словами Сталинград, Смоленск и Монте-Кассино.

Этот приказ, первый из подготовленных на вечернем стратегическом совещании у фюрера, поступил в штаб Западного фронта в 11.30 вечера. К этому времени отданные Моделем ранее распоряжения 5-й бронетанковой армии начать подготовку к отходу за Сену уже ушли. Фельдмаршал, по-видимому, решил, что отменять их уже поздно. Приказ застиг танковые части, которые Гитлер распорядился направить в Париж, буквально на полпути.