Ларри Коллинз - Горит ли Париж?

Генеральный консул Швеции Рауль Нордлинг пытался сообразить, с чем возится Дитрих фон Хольтиц в небольшом шкафу позади стола. Хольтиц никогда не открывал этот шкафчик в его присутствии. Наконец, генерал извлек позвякивающие графин и два стакана. С заговорщической улыбкой он потянулся через стол. «Не говорите англичанам, — промолвил он, — но я собираюсь пить виски». Второй стакан он протянул Нордлингу. Определенно, подумал швед, этот коротышка, на лице которого, кажется, впервые появилась легкая улыбка, очень странный тип. Неужели только ради того, чтобы предложить выпить, фон Хольтиц пригласил его сюда, пообещав даже прислать за ним бронемашину?

Фон Хольтиц налил спиртное, поднял стакан, вежливо пробормотал «прозит» и залпом проглотил свое виски.

Затем он откинулся в кресле и несколько секунд изучающе разглядывал дипломата. «Ваше перемирие, господин генеральный консул, — заметил он, — кажется, не срабатывает». Прежде чем Нордлинг успел ответить, он добавил с горечью, что три пленных, которых он освободил в воскресенье, не сделали ничего, что могло бы оправдать такой жест с его стороны. Восстание с каждым днем все больше разрастается.

Нордлинг вздохнул. Есть лишь один человек, которому действительно подчиняются ФФИ, заметил он. Это генерал де Голль, но его нет в Париже. Он, вероятно, где-нибудь в Нормандии, с союзниками.

Хольтиц опять бросил на Нордлинга мимолетный взгляд. Затем тихо, но твердо задал шведскому дипломату вопрос: «Почему бы кому-то не отправиться к нему?»

Какое-то время швед не знал, что ответить. Уж не шутит ли Хольтиц, гадал он. А может быть сидящий напротив офицер действительно предлагает, чтобы кто-то отправился с миссией к командованию союзников?

Нордлинг спросил Хольтица, разрешит ли тот кому-либо пройти через немецкую линию фронта для встречи с союзниками?

— Почему бы и нет? — ответил немец.

Нордлинг был ошеломлен. Он оттолкнул пустой стакан через стол к Хольтицу. Как нейтральный дипломат, был его ответ, он готов предпринять поездку к союзникам, если получит соответствующий пропуск.

Фон Хольтиц кивнул, но, казалось, не проявил к этому интереса. Нордлингу было ясно, что он думает о чем-то другом. Генерал поставил стакан на стол. Расстегнув пуговицу кителя, он вынул из кармана серого мундира лист голубой бумаги и расправил его на столе. Он не предложил Нордлингу взглянуть на нее. Это был, сказал он шведу, приказ, один из целого ряда приказов, которые он получил за последние несколько дней. К настоящему времени он должен был уже начать программу систематического уничтожения, предусмотренного этими приказами. Несмотря на постоянное давление ОКВ, несмотря на настойчивые требования Гитлера применить грубую силу для подавления восстания, даже если это будет означать разрушение больших участков города, он предпочел воспользоваться перемирием, напомнил он Нордлингу. Перемирие не сработало, и теперь он будет вынужден выполнить эти приказы.

Хранившему молчание и слегка шокированному дипломату Хольтиц заявил, что весьма скоро он будет вынужден распорядиться о выполнении этих приказов или же будет смещен. Медленно и очень спокойно выговаривая слова, он подался вперед: единственное, что может помешать выполнению этих приказов, — быстрое прибытие в Париж союзников.

Едва слышным, с легким астматическим присвистом голосом он добавил: «Вы должны понимать, что уже то, что я говорю вам об этом, может быть истолковано как измена». На несколько секунд в комнате повисла мертвая тишина. Затем, очень осторожно подбирая слова, фон Хольтиц произнес: «Поэтому я и прошу союзников помочь мне».

Нордлинг почувствовал всю значимость каждого произнесенного Хольтицем слова. Выработавшаяся за долгие годы дипломатической работы интуиция подсказывала, что его собственных слов может оказаться недостаточно, чтобы убедить союзников в том, что он только что услышал. Он спросил Хольтица, не даст ли тот письменный документ для союзников.

Немец изумленно посмотрел на него. «Я никогда не напишу на бумаге то, что только что сказал вам», — ответил он.

Затем Хольтиц составил для Нордлинга единственный письменный документ, который был готов предоставить ему. «Командующий округом Большого Парижа, — написал он, — разрешает генеральному консулу Швеции Р. Норддингу покинуть Париж и пересечь линию обороны». Он протянул листок круглолицему шведу. Нордлинг, от нервного напряжения покрывшийся легкой испариной, попросил у Хольтица каких-либо дополнительных гарантий, которые позволили бы ему пересечь линию фронта.

Фон Хольтиц посоветовал Нордлингу взять с собой Бобби Бендера. С явной неохотой он согласился повторить свои распоряжения устно, по телефону, если у них возникнут затруднения.

Фон Хольтиц встал, чтобы проводить Нордлинга до двери. На душе стало полегче: он нашел способ предупредить союзников о нависшей над Парижем опасности и надеялся, что они поймут — на данный момент дорога на Париж была открыта. Сколько она останется открытой, он не знал. Если обещанные ему подкрепления прибудут раньше, чем союзники, солдатский долг вынудит его попытаться самому захлопнуть дверь и защищать Париж в кровопролитных и разрушительных уличных боях.

Но союзники будут предупреждены. Если они вовремя не отреагируют, то тогда уже они, а не он будут отвечать перед историей за последствия.

В знак расположения он взял Нордлинга под локоть и проводил до двери. Там он неожиданно схватил его за руку. «Отправляйтесь немедленно, — сказал он. — Сутки, двое суток — это все, что у вас есть. После этого я не смогу гарантировать что-либо».

За свою тридцатипятилетнюю дипломатическую карьеру генеральный консул Рауль Нордлинг не часто сталкивался со столь сложной задачей. Одно дело — пересечь немецкую линию фронта, и совсем другое — убедить де Голля и союзников в правдивости своего рассказа. Чтобы не провалить дело, размышлял он, придется взять с собой кого-то, кто был бы известен союзникам. Не сообщая фон Хольтицу о своих действиях, Нордлинг решил пригласить еще двух человек: Александра де Сен-Фалля, казначея голлистского Сопротивления в Париже, и Жана Лорана, банкира, который в 1940 году был сотрудником аппарата де Голля в министерстве обороны. Их присутствие, считал он, придаст миссии достоверность в глазах де Голля. Швед ошибался. Он не мог этого знать, но ни тот, ни другой не входили в число лиц, имеющих доступ к генералу.

Однако они были не единственным добавлением в эту странную компанию, которую лихорадочно сколачивал швед. В середине дня, когда Нордлинг ожидал от Сен-Фалля сообщения о наилучшем маршруте к линии фронта союзников, в консульстве раздался звонок дверного колокольчика. У двери его ждал лысеющий гигант с глубоко посаженными голубыми глазами. Он представился Нордлингу как Арну, сотрудник Красного Креста. Он хотел уехать вместе с группой. Его присутствие, добавил он, может помочь им пересечь немецкую линию фронта. Швед был одновременно взбешен и удивлен. Вращаясь в маленьком мирке ревниво относящихся друг к другу нейтралов, он не видел оснований для включения кого бы то ни было из Красного Креста в свою миссию. И что более важно, он был напуган тем, что произошла утечка информации о его поездке.