Ларри Коллинз - Горит ли Париж?

За дверью стоял улыбающийся гигант в странной форме. Он полез в карман, и таким образом в День освобождения первый же американец, которого увидела мадам Жюже в своей жизни, вручил ей письмо. Это было письмо от ее единственного сына, проживавшего за 3600 миль от Парижа, в другой стране, которую она совсем не знала. Пришедший к ней военный оказался подполковником Ги Стоуном. Сын мадам Жюже был соседом Стоуна в Фо-рест-Хиллз, штат Нью-Йорк. В тот вечер, когда Стоун покидал Соединенные Штаты, Жюже дал ему это письмо. «Оно принесет тебе удачу», — сказал он. Это письмо Стоун пронес с собой, как талисман, через сражения на берегу Юты, на полях Нормандии и доставил в эту невзрачную парижскую квартиру.

В веселом карнавале, царившем теперь на улицах Парижа, все происходило одновременно. Возбужденные бойцы ФФИ с бутылкой в одной руке и винтовкой в другой прочесывали крышки города в поисках немецких снайперов. На Елисейских полях хор под руководством радостно возбужденного пожарника попеременно распевал «Марсельезу» и «Год блесс Америка». Вокруг еще сопротивляющихся немецких опорных пунктов солдаты 2-й бронетанковой сражались и умирали, тогда как всего в нескольких кварталах их товарищи, закончив свое сражение, праздновали победу.

Подполковник Кен Даунс и лейтенант Джон Мовинкл решили пропустить по бокальчику за возвращение в единственном месте, которое, по мнению бывшего газетчика Даунса, было подходящим для такого случая, — в отеле «Крийон». Даунс растолкал служащих отеля, загораживающих железной решеткой вход в вестибюль, и вошел внутрь. Увидев происходящее там, он резко остановился. Из одного конца вестибюля в другой выстроилась угрюмая масса немцев с ранцами через плечо, с пристегнутым к поясу оружием. Они уставились на двух американцев. Затем один из них вышел вперед. «Вы американцы?» — спросил он.

Даунс ответил утвердительно.

— Тогда, — продолжал немец, — мы сдадимся вам, а не тем, — он презрительно кивнул в сторону толпы за дверями отеля.

— Сколько вас? — спросил Даунс.

— Сто семьдесят шесть, — ответил немец.

Даунс на секунду задумался. Затем повернулся к Мо-винклу. «Лейтенант, — сказал он, — позаботьтесь о пленных». С этими словами Даунс отправился на поиски более подходящего бара. Оставшись один со ста семьюдесятью шестью пленными, Мовинкл решил разоружить их, как джентльмен. Он приказал им сдать оружие в гардероб.

Пока они это проделывали, Мовинкл обнаружил союзника — огромного роста французского лейтенанта в форме полка спаги. Он полагал, что это штаб Леклерка. Француз решил осмотреть отель. Вынув кольт из кобуры, он расчищал дорогу к лестнице, расталкивая попадавшихся на пути немцев рукояткой пистолета. Американец пошел за ним. Наверху был огромный банкетный зал, все еще заваленный остатками последнего пиршества немцев. Молодые офицеры вошли через разные двери и почти в один и тот же момент заметили трофей, оставленный немцами, — ящик шампанского. Насколько позволяло им чувство собственного достоинства, они заспешили наперегонки к этому ящику. И добрались к нему одновременно.

— Лейтенант Жан Бьельман, французская разведывательная служба, — произнес француз.

— Лейтенант Джон Мовинкл, американская разведывательная служба, — ответил Мовинкл.

— Я предлагаю, — промолвил француз, делая широкий жест, — шесть вам и шесть мне. — Мовинкл в знак согласия вежливо поклонился, и молодые офицеры разобрали шампанское. Затем друг подле друга, держа в охапке бутылки с шампанским, они торжественно направились вниз по парадной лестнице отеля мимо своих ошарашенных пленников и, смеясь как два только что напроказивших школьника, продефилировали из отеля.

В нескольких кварталах от этого места два грузовика с бойцами ФФИ подкатили к главному входу не менее знаменитой парижской гостиницы. Грязные и пыльные, в беретах, майках и промасленной рабочей одежде они прошли, словно рабочие батальоны на защиту Мадрида, в самую цитадель старорежимной роскоши — отель «Риц». Во главе их шли самозванный генерал этой армии Эрнст Хемингуэй и два его добровольных помощника — достопочтенный полковник Дэвид Брюс и «Мутард», служивший до войны инженером на принадлежавшей Франции железной дороге в Эфиопии и выполнявший роль начальника штаба в хемингуэйевской армии ФФИ в течение последних четырех дней.

В пустынном вестибюле «Рица» они встретили лишь одного человека — перепуганного помощника администратора. Он узнал своих почтенных американских посетителей, часто останавливавшихся в этом отеле до войны.

— Как, это вы? Что вы здесь делаете? — выдохнул он.

Они сообщили ему, что прибыли с несколькими друзьями, чтобы ненадолго остановиться здесь. Приходя в себя от изумления, помощник администратора спросил Хемингуэя, может ли отель что-нибудь предложить ему в качестве приветственного жеста. Писатель посмотрел на орду счастливых, нечесанных бойцов ФФИ, уже заполнявших вестибюль отеля.

— Нельзя ли 73 бокальчика сухого мартини? — спросил он.

Все утро Иветта Бовера, ее муж и дочь Элен проталкивались на велосипедах сквозь смеющиеся толпы, пытаясь разыскать полк в черных беретах. Они начали свои поиски от Орлеанских ворот, где впервые увидели входящие в Париж войска, потом добрались до Люксембургского дворца и далее по бульвару Сен-Мишель до «Отель де виль». Теперь, по крайней мере, они знали название полка, который им был нужен. Это был 501-й танковый полк, подразделения которого вели наступление на отель «Мёрис».

Наконец, на площади Шатле Бовера нашли первых солдат в черных беретах. Но никто из них не знал ни Раймона, ни Мориса Бовера. Они посоветовали поискать на острове Сен-Луи, где стояли другие подразделения их полка.

Примерно с час все трое Бовера носились по кривым улочкам маленького острова. Всех встречных они спрашивали, не видели ли те «солдат в черных беретах». Ответ неизменно был отрицательным. Наконец, перед входом в кафе двое бойцов ФФИ, охранявших джип, сообщили несчастному семейству, что во дворе кафе спит какой-то солдат в черном берете.

Первой во двор попала Элен. В углу, на солнышке, свернувшись калачиком, спал солдат. Он был слишком велик для одного из ее братьев, подумала она. Вскоре к ней присоединились мать и отец. Все трое Бовера наклонились и впились глазами в грязного, небритого человека, похрапывавшего у их ног. И тут мадам Бовера протянула руку и тем нежным, ласковым движением, каким будила его в детстве, легонько потрясла плечо спящего солдата. Это был ее сын Морис.

Пробуждаясь, Морис сладко потянулся. Первой, кого он увидел, открыв глаза, была его сестра. «Какая она стала красивая», — подумал он. Девочка со слезами на глазах нагнулась поближе, чтобы лучше рассмотреть этого огромного мужчину, которого она запомнила долговязым подростком. Она заметила металлический отблеск воткнутого в его пояс предмета, который поначалу показался ей знакомым. Это была обойма с патронами к его кольту 45-го калибра.