Збигнев Херберт - Варвар в саду

Маленькая траттория заполняется завсегдатаями. Они входят, берут с полки под часами свою салфетку и садятся за свой столик к своим приятелям. Со знанием дела и аппетитом, который словно бы нарастал из поколения в поколение, едят спагетти, пьют вино, беседуют, играют в карты и кости. Беседа чрезвычайно оживленная. В итальянском в сравнении со всеми другими языками, пожалуй, самый большой ресурс междометий, и все эти via, veh, ahi, ih взрываются, как петарды. Догадываюсь, что речь идет о Палио. Через неделю Палио.

Название происходит от куска расписанного шелка, который ежегодно получает один из наездников в скачках вокруг Кампо, то есть рыночной площади. Каждый год 2 июня и 16 августа город превращается в большой исторический театр, который был бы весьма по вкусу Честертону {135} 135 Честертон Гилберт Кийт (1874–1936) — английский писатель, литературовед, эссеист, знаток и ценитель Средних веков, пытавшийся (не без иронии) стилизовать современность под Средневековье. . Три городских района, или так называемые терци, — Читта, Сан Мартино и Камолья — выставляют своих наездников. Это наследие средневековой военной организации, которая делила город на семнадцать контраде, небольших войсковых общин, и у каждой из них был свой командир, своя церковь, знамя и герб. Дважды в год — причем на полном серьезе, а не только для туристов — разгораются страсти, делаются высокие ставки, плетутся запутанные интриги вокруг вероятного победителя. Празднество чрезвычайно красочное, шумное — суматоха, кони. Вот так, от истории остался костюм, а война превратилась в кавалькаду вокруг рыночной площади.

Я прошу у хозяина траттории самого лучшего вина. Он приносит прошлогоднее кьянти с собственного виноградника. Говорит, что его семья владеет этим виноградником уже четыреста лет, и лучше этого кьянти в Сиене нет. Сейчас из-за стойки он наблюдает за мной: что я буду делать с этим благородным напитком.

Полагается наклонить стакан и посмотреть, как вино стекает по стеклу, не оставляет ли следов. Затем стакан подносится к глазам, и, как говорит один французский поэт, глаза утопают в живом рубине и наслаждаются созерцанием его, словно китайского моря, полного кораллов и водорослей. Третий жест — приблизить край стакана к нижней губе и вдыхать аромат маммола — букетика фиалок, означающий, что это отличное кьянти. Затянуться им до самого дна легких так, чтобы внутри задержался запах зрелого винограда и земли. Наконец — но без варварской поспешности, — сделать небольшой глоток и языком растереть замшевый вкус по нёбу.

Я с одобрением улыбаюсь хозяину. Над его головой загорается большущая лампочка радостной гордости. Жизнь прекрасна, и люди добры.

На второе я заказал bistecca alia Bismarck [43] Бифштекс à la Бисмарк (ит.). . Он оказался жилистым. Ничего удивительного — столько лет.

Это мой последний вечер в Сиене. Иду на Кампо бросить монетку в пруд Фонтегайя, хотя, по правде сказать, надежд вернуться сюда у меня маловато. Потом говорю Палаццо Публико и башне Манджа (а кому еще я могу сказать?) — adio. Auguri Siena, tanti auguri [44] Счастливо, Сиена (ит.). .

Возвращаюсь в «Три девицы». Очень хочется разбудить горничную и сообщить ей, что завтра я уезжаю и что тут мне было хорошо. И если бы я не боялся этого слова, я бы сказал, что был счастлив. Вот только не знаю, правильно ли я буду понят.

Ложусь в постель со стихами Унгаретти {136} 136 Унгаретти Джузеппе (1888–1970) — итальянский поэт. . У него есть одно очень подходящее прощание:

Поезд прибыл на Северный вокзал около полуночи. На выходе ко мне подкатился человечек, предлагая гостиницу. Но провести первую парижскую ночь в постели показалось мне святотатством. К тому же зазывала был рыжий, а следовательно, подозрительный. «Il y u du louche dans cette affaire» [45] Тут дело нечисто (фр.). , — подумал я. И вот, оставив чемодан в камере хранения и вооружившись французско-польским словарем, а также «Путеводителем по Европе» (издание 2-е, исправленное и дополненное Академическим туристским клубом, Львов, 1909), я вышел в город.

Эта бесценная книга из отцовской библиотеки приоткрывала мне тайны Парижа. Издана она была в ту эпоху, когда по городу ездили омнибусы, запряженные тремя белыми лошадьми, на улице Эстрапад процветал польский пансион пани Пюро, а благотворительной деятельностью занималось основанное в 1862 году «Общество Чести и Хлеба» во главе с председателем Замойским. Культурная информация в путеводителе была достаточно скупой, но содержательной, в частности, сообщалось, что театров много, но цены завышенные и что не следует ходить с дамой на галерку. В разделе «Музеи и достопримечательности» путеводитель на первом месте называл Les Egouts, то есть каналы системы канализации, тем паче что бесплатные билеты на осмотр их выдавались в ратуше. Особенно возбуждал воображение совет посетить La Morgue (морг) около собора Нотр-Дам. «Здесь выставлены тела покойников, чьи личности не установлены (замороженные, они выдерживают до трех месяцев)».

Я шагал по Севастопольскому бульвару, ошеломленный многолюдьем, обилием машин и света. Мне хотелось во что бы то ни стало дойти до Сены. Опыт провинциала подсказывал, что за рекой должно быть потише. И вот я перешел мост и оказался на Сите. Тут действительно было спокойней и темней. Начался дождь. Я миновал Консьержери, угрюмое здание, словно бы сошедшее с иллюстраций к Виктору Гюго, и оказался перед освещенным собором Нотр-Дам. Тогда-то это и произошло. Я уже знал, что не напишу работу о Поле Валери {137} 137 Поль Валери (1871–1945) — французский поэт, эссеист, его философской лирике присуща предельная ассоциативность и сгущенность поэтического языка. и что, к огорчению моих литературных коллег, вернусь на родину, не зная, кто сейчас самый модный французский поэт.

Поселился я неподалеку от собора на острове Сен-Луи. Через несколько дней, воспользовавшись воскресной скидкой на железнодорожные билеты, поехал в Шартр. И здесь моя судьба любителя готики была окончательно решена. С той поры я пользовался любой оказией, чтобы осуществить безумный план посмотреть все французские готические соборы. Осуществился он, конечно, не полностью, однако я повидал самые главные: в Санлисе, Туре, Нуайоне, Лане, Лионе, Шалон-сюр-Марн, Реймсе, Руане, Бове, Амьене, Бурже. После этих поездок я возвращался в Париж, как с гор, и углублялся в книги в библиотеке на холме Сент-Женевьев. Поначалу я наивно искал формулу, объясняющую всю готику. То, что в ней является одновременно конструкцией, символикой и метафизикой. Однако осторожные ученые не давали однозначного ответа.