Б Скачков - Послесловие к сборнику Лунная ночь

Что ж, пожалуй, несложно будет увидеть в образах неприкаянных и зачастую непризнанных гениев научнофантастический вариант реализации "производственной" темы или - следующая крайность - знаменитой камюсовской метафоры-антиномии "solitaire" - "solidaire". Но, думается, такое толкование лишь чуть проясняет истинные побуждения и цели обоих писателей.

Другой ответ лежит на поверхности. Ведь Конрад Фиалковский, будучи сам известным и незаурядным ученым-кибернетиком, вряд ли мог выбрать иной сповоб подачи заложенных в основу своих произведений научных идей. Собственно, Фиалковский и сейчас - в первую очередь и по преимуществу ученый, чем писатель. Все его произведения, если отбросить из рассмотрения оба романа, умещаются в одной - пусть и довольно толстой, но одной - книге. Даже добившись уже признания в собственной стране и в Европе (многие его произведения переведены на немецкий, французский, чешский, русский, естественно, и другие языки), он никогда не претендовал на первенство во внутрицеховом соперничестве писателей-фантастов, словно молчаливо признавая, что, применяя к нему определение "писатель-фантаст", правильнее было бы поменять местами части этой двучленной формулы. ("Я принадлежу к другой профессиональной группе - пришедшей в фантастику из науки, а не из литературы", - признавался он в одном из интервью, опубликованном в журнале "Фантастика".)

Что же касается Адама Холланека, то и он не так далек от подлинной науки, как мог бы быть профессиональный журналист - а именно в такой ипостаси начал литературную деятельность бессменный главный редактор и основатель журнала "Фантастика". К сожалению, советскому читателю неизвестно, что в числе прочих, существенных ипостасей редактора-фантаста присутствует и "популяризатор науки". Ее Адам Холланек заслужил долголетним редактированием рубрики "Медицина" (вот откуда в ряду научно-фантастических идей, используемых писателем, преобладают медицинские) в еженедельнике "Перспективы" и авторством таких научно-популярных книг, как "Продам смерть" (1961), "Кожа ящерицы" (1965), "Левоглазый циклоп" (1966), "Бессмертие по заказу" (1973), и некоторых других. Похоже на то, что пристрастие к науке и науковедению побудило Холланека позаботиться о том, чтобы с момента основания "Фантастики" материалы на эти темы заняли в нем достойное место. Более того, самым популярным автором журнала по результатам читательских опросов оказался Мачей Иловецкий, который в научном разделе ведет рубрику "С той стороны зеркала".

Тем не менее, думается, все это внешние и вовсе не самые убедительные объяснения. Главная причина, пожалуй, в характере и близости взглядов писателей на закономерности развития жанра и особенности течения литературного процесса. В сжатом и концентрированном виде их выразил Адам Холланек в своем эссе с весьма показательным названием "И все же романтизм!", написанном в качестве вступительного реферата к одному из научных семинаров, проходившему в начале сентября 1987 года и посвященному месту научной фантастики в современной культуре. За недостатком места не будем заниматься его подробным анализом. В гораздо более упрощенном и, само собой, коротком виде свое творческое кредо Адам Холланек выразил в сентябрьской же радиодискуссии 1985 года; "Писатели должны говорить о человеке". В интервью, которое Конрад Фиалковский дал "Фантастике" по поводу присуждения ему редакцией в связи с пятой годовщиной издания журнала литературной премии, он словно вторит своему коллеге:

"Ведь литература представляет собой вымышленные модели взаимодействия человека с другими людьми внутри стабильной структуры - в случае традиционной литературы; или взаимодействия с другими людьми и изменчивой структурой, порой тоже выдуманной, - в фантастике. Но человек никуда не девается - без него нет литературы".

Ту же мысль Холланек проводил на страницах своего журнала в дискуссии, разгоревшейся после появления нашумевшей статьи Марека Орамуса "Семь главных грехов польской фантастики". Сравнивая между собой Орамуса и Баранецкого, он писал: "Раньше я без раздумий ставил на Баранецкого, однако сейчас он ударился в такую фантастику, в которой внутренний мир, сущность человека имеют меньшее значение, нежели то, что его окружает, - как будто это не один и тот же, неделимый мир". И потому в одном из интервью он призывает не разграничивать и не сводить развитие жанра в стране к появлению или наличию того или иного поколения писателей: "Поколение вообще представляется мне понятием, с одной стороны, отвлеченным, а с другой несоразмерно формализованным... Замечу, что все поколения польских фантастов, особенно те их представители, которые добились заметных достижений, черпали из одного источника - творчества Ежи Жулавского. Жаль только, что всего нескольким польским писателям удалось в научной фантастике продолжить впервые затронутую Жулавским проблематику моральных ценностей и дилемм человека..." И потому, считает Холланек, цели и задачи писателя остаются неизменными, с появлением "новой волны", "новой фантастики" меняются только средства их достижения. "Эта новая фантастика,-говорил он все в той же дискуссии на радио, - является научной в том смысле, что она в центр своего внимания выдвигает внутренний мир человека, измененный наукой, но и затрагивает явления, с этим связанные, говоря о них чуть по-иному более успешно и удачно с художественной точки зрения. Фантастика спохватилась - когда-то она пела славословия науке, теперь же она относится к ней настороженно".

И Адаму Холланеку, как, впрочем, и его младшему товарищу Конраду Фиалковскому, удается на всем протяжении своего творчества выдерживать эту линию.

В подтверждение сошлемся на мнение Лешека Бугайского. В статье, посвященной тридцатилетию творческой деятельности автора "Ослепления" и "Его нельзя поджигать", он, разбирая, в частности, включенный в наш сборник рассказ "Очко", писал;

"Но как в этом, так и в других произведениях, появившихся из-под его пера на рубеже 70-80-х годов, техническое изобретение, космическое путешествие, проблема правильности научной гипотезы - то есть типичные атрибуты традиционной научной фантастики играют для него чисто номинальную роль. В "Очке" (остановимся на этом примере) у Холланека и речи нет о сущности самого открытия таинственного ученого, его подробном описании, а тем более о механизме добывания с его помощью спортивной славы - и это при отсутствии предпосылок к ней. Его интересует как раз то, что происходит с психикой спортсмена, наделенного необыкновенными физическими способностями, как он отнесется к усилению степени собственной тренированности - будет без тени смущения завоевывать очередной трофей или же поддастся эйфории и загубит свою карьеру.