Альфонс Эскирос - Эмиль XIX века

Наконецъ, какъ бы ни былъ несовершененъ дѣтскій рисунокъ онъ прекрасная подготовка къ письму. Эмиль набрасывая худо ли хорошо ли фигуры предметовъ, привлекшихъ его вниманіе подготовляетъ свои пальцы и пріобрѣтаетъ извѣстную ловкость, необходимую для начертанія линій — вотъ начало письма. Но дѣло не въ механизмѣ письма, а въ томъ чтобы приготовить умъ его къ переходу отъ его гіероглифическаго способа письма рисунками къ каллиграфическому письму — знаковъ идей. Я думаю, что намъ удастся перекинуть мостъ черезъ эту пропасть если мы успѣемъ связать въ умѣ Эмила изображеніе посредствомъ линій видимыхъ предметовъ съ отвлеченными знаками замѣняющими ихъ. Эту задачу легко выполнитъ. Всякій разъ какъ ребенокъ изображаетъ на бумагѣ фигуры дерева, плода, животнаго, я сказалъ бы ему, что онъ, самъ того не зная, написалъ буквы; но что есть другія буквы которыя труднѣе написать и прочитать, буквы образованныхъ людей. Задѣвъ такимъ образомъ за живое его самолюбіе и любопытство, я написалъ бы ему слово соотвѣтствующее нарисованному предмету и подстрекнулъ бы Эмиля срисовать его. Все это шутя.

Все равно, удастся ли ему хорошо или худо списать буквы; пусть только попробуетъ, а ужъ онъ непремѣнно попробуетъ если ловко взяться за дѣло. Безъ сомнѣнія, покуда онъ не пріобрѣтетъ нѣкоторую опытность, придется нѣсколько разъ повторять опытъ; но главное дѣло въ томъ, что принципъ письма будетъ имъ усвоенъ вполнѣ. Эмиль будетъ съ этихъ поръ знать, для чего пишутъ, и какимъ образомъ рисунки предметовъ замѣняютъ условными знаками, которые выражаютъ тоже самое, занимаютъ меньше мѣста на бумагѣ и чертятся гораздо скорѣе. Вотъ единственныя выгоды письма, которыя я объяснилъ бы ему, потому что единственно онѣ доступны его пониманію.

У насъ вообще ребенокъ который учится писать буквы, превращается въ машину: какое прекрасное вступленіе въ царство мысли!

Правда я зналъ нѣкоторыхъ живописцевъ, которые вовсе не одобряли методу давать полную свободу подражательной способности въ первые годы жизни ребенка. По ихъ мнѣнію, дитя, воображая что рисуетъ съ натуры, рисуетъ большею частью изъ своей фантазіи и такимъ образомъ портитъ руку.

Если вѣрить имъ, то и въ преподаваніи изящныхъ искуствъ нужна власть, дисциплина. Объ этомъ предметѣ, равно какъ и о многихъ другихъ, можно держаться разнаго мнѣнія; но, меня занимаетъ не вопросъ объ искуствѣ. Я не мечтаю чтобы Эмиль когда нибудь могъ имѣть претензію на первый призъ живописи въ Римѣ. Я хочу одного чтобы онъ былъ человѣкомъ, а сознаніе того что существуетъ въ природѣ болѣе всего способствуетъ развитію ума и характера.

Какъ бы дурны ни были рисунки Эмиля, они свидѣтельствуютъ тѣмъ не менѣе о внимательности его къ окружающимъ его образамъ. Этого довольно въ настоящемъ. Если бы у него былъ истинный талантъ къ художествамъ, талантъ этотъ всегда найдетъ случай выказаться. Примѣръ молодаго пастуха, который пася овецъ самъ самоучкой выучился рисовать, и со временемъ, усовершенствовавшись уроками, сталъ учителемъ Рафаэля, подтверждаетъ справедливость моихъ словъ.

Я также думаю, что ребенку слѣдовало бы начать писать прежде нежели читать; или по крайней мѣрѣ чтобы эти оба упражненія шли вмѣстѣ. Одинъ очень развитой человѣкъ, Андрю Белль, о которомъ ты конечно слыхала въ Англіи, отыскивалъ уже много лѣтъ раціональный методъ для обученія письму и чтенію. Когда онъ былъ въ Индіи, онъ встрѣтилъ въ окрестностяхъ Мадраса толпу юношей индѣйцевъ выходившихъ изъ школы; она чертили пальцами буквы на пескѣ. Онъ остановился, посмотрѣлъ на нихъ внимательно и понявъ ихъ систему воскликнулъ, ударивъ себя въ лобъ: — Нашелъ! — Что же эта была система? Простая какъ нельзя болѣе, Дѣти туземцевъ ближе къ природѣ чѣмъ мы и потому логичнѣе насъ, они списываютъ сначала слово, которое видѣли написаннымъ, потомъ ищутъ названія буквъ, читаютъ сначала по складамъ, и затѣмъ все слово.

Я вижу въ этой методѣ особенную выгоду — одновременнаго упражненія руки и головы. Пассивное вниманіе, которое требуется отъ ребенка засаженнаго за книгу, утомляетъ его. При этой методѣ онъ работаетъ самъ, угадываетъ, идетъ отъ извѣстнаго къ неизвѣстному. Здѣсь не можетъ быть мѣста скуки.

Признаюсь тебѣ что я далеко не поклонникъ методовъ преподаванія. Ихъ слишкомъ много, и большая часть ихъ составлена для какого-то фантастическаго существа, котораго нѣтъ въ природѣ. Это мнѣ напоминаетъ одного голландца, котораго я знавалъ когда-то, и который забралъ себѣ въ голову составить коллекцію обуви. Странная мысль, скажешь ты. На то онъ и былъ голландецъ. Въ шкапахъ его подъ стекломъ, я видѣлъ много интересныхъ экземпляровъ. Тамъ находилась обувь всѣхъ временъ, отъ сандаліи и котурна до туфли китаянокъ, отъ мокассина краснокожихъ до турецкихъ бабушей. Въ этой коллеціи образцовъ, принадлежащихъ ко всѣмъ эпохамъ исторіи, одна вещь была забыта — форма человѣческой ноги.

Этотъ же самый упрекъ я дѣлаю всѣмъ изобрѣтателямъ методъ преподаванія. Они разсуждаютъ отлично; нѣкоторые изъ нихъ отличаются изобрѣтательностью, но всѣ они упускаютъ изъ виду одну подробность, бездѣлицу, а именно форму, въ которой выражается человѣческій умъ въ различные возрасты жизни.

Мнѣ кажется что единственная метода, соотвѣтствующая потребностямъ ученика, это — здравый смыслъ учителя.

Но что же это значитъ? Неужли нѣтъ путеводной нити въ лабиринтѣ воспитанія? Я не такъ думаю. Я убѣжденъ напротивъ, что много способовъ обученія, употреблявшихся, да и теперь употребляемыхъ первобытными племенами, могли бы быть успѣшно приложены къ обученію дѣтей. Ты конечно слыхала о механическихъ счетахъ; я не знаю навѣрное въ чемъ состоитъ суть этого пособія — снаряда введеннаго въ нѣкоторыхъ школахъ, но оно облегчаетъ ученикамъ, посредствомъ передвиженія костяныхъ шариковъ, изученіе ариѳметическихъ дѣйствій; знаю очень хорошо, что мы его заимствовали отъ китайцевъ. Это пособіе называется въ небесной имперіи зуанъ-рань.

Я не только не осуждаю такое заимствованіе, но жалѣю что мы не чаще обращаемся къ способамъ и обычаямъ народовъ стоящихъ на высшихъ ступеняхъ развитія, чтобы облегчить для начинающихъ переходъ по этимъ ступенямъ отъ первоначальныхъ познаній къ высшимъ.

Эти народы дѣти исторіи. Въ наше время открыли нѣкоторые законы, управлявшіе образованіемъ языковъ, письма, искуствъ, религій, промышленности у всѣхъ народовъ. Намъ извѣстно не только основаніе наукъ, но и смыслъ знаковъ, которыми выражалась человѣческая мысль въ первые вѣка цивилизаціи, въ ея послѣдовательномъ ходѣ развитія.

Или я жестоко ошибаюсь, или это естественный ходъ развитія, по которому должно вести юношество.

Методы, которые для отставшихъ народовъ составляютъ постоянную систему, опредѣленный законченный пріемъ, проходящій черезъ весь ихъ бытъ, должны служить для ребенка цивилизованныхъ расъ не болѣе какъ переходнымъ средствомъ. Хотя столь же невѣжественный въ началѣ, какъ и они, онъ съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе удаляется отъ дикаря и отъ варвара въ силу той способности къ развитію, которая, такъ сказать, присуща всему его организму. Онъ быстро превозмогаетъ трудности, представляющія для низшихъ расъ впродолженіи цѣлыхъ вѣковъ не преодолимое препятствіе, и переходя отъ одного успѣха къ другому, онъ останавливается только передъ границей, начертанной его личными способностями, характеромъ общества, въ которомъ онъ живетъ и вліяніемъ своего времени. Методы для воспитанія тоже, что учрежденія для общества: они отвѣчаютъ только минутной потребноcти ума и слѣдовательно, должны быть временами. Заключить понятіе ученика въ извѣстныя педагогическія формы было бы столь же нелѣпымъ предпріятіемъ, какъ пытатся удержать въ XIX вѣкѣ народы въ политическихъ учрежденіяхъ и вѣрованіяхъ среднихъ вѣковъ.