Альфонс Эскирос - Эмиль XIX века

22 Апрѣля 185..

Судя по нарисованному тобой портрету Эмиля, я вижу, что въ немъ есть наклонность къ чудесному. Я скорѣе радъ этому, потому что не люблю дѣтей-скептиковъ: это признакъ сухости воображенія. Не знаю достоинство или недостатокъ въ человѣкѣ наклонность къ сверхъ-естественному; но какое намъ до этого дѣло, если она возвышаетъ душу.

Такъ же какъ и ты, я жалѣю о той поэзіи дѣтства, которая помогала уму ребенка переходить пропасти неизвѣстнаго, держась за волосокъ волшебницы, Я не думаю чтобы рука природы дала имъ напрасно даже и самые опасные дары. Имѣемъ ли мы право уничтожать ту или другую способность подъ тѣмъ предлогомъ, что мы находимъ ее безполезной? Мнѣ кажется, лучше найти ей противовѣсъ. Такъ напримѣръ: наклонности къ чудесному слѣдуетъ современемъ противоположить наблюденіе фактовъ, разсужденіе. Во имя жизни не будемъ ничего сдавливать, ничего уничтожать — и такъ уже человѣкъ не очень богатъ.

Для примѣра посмотримъ на вселенную: въ ней все волнуется, борется, развивается я порядокъ вытекаетъ изъ антагонизма силъ. Я не вижу ни какой бѣды, если внутренній человѣкъ будетъ слагаться по этому образу.

23 Апрѣля 185…

Прилагаемую яри этомъ записку передай Эмилю.

Твое письмо, мой милый сынъ, доставило мнѣ большое удовольствіе; но есть другой способъ писать, который больше походитъ на разговоръ. Научись ему скорѣе и спроси у мамы, какъ она читаетъ мои рисунки перомъ, которые нѣсколько отличаются отъ твоихъ. Мнѣ многое надо сказать тебѣ, навѣрно и тебѣ есть что сообщить мнѣ. Мы никогда не видѣли другъ друга, не смотря на это, я думаю о тебѣ, я тебя люблю. Для меня было бы уже большимъ счастьемъ получить отъ тебя хоть одну строчку. О, еслибъ я могъ прижать тебя къ моему сердцу.

Твой отецъ.

20 Іюня 185…

Эмиль былъ боленъ. Я было боялась скарлатины, но дѣло ограничилось корью. Я не писала тебѣ потому что докторъ самъ взялся извѣстить тебя о ходѣ болѣзни, но потомъ, не видя никакой опасности, онъ счелъ не нужнымъ пугать тебя. Выздоровленіе шло быстро и недѣли черезъ двѣ, Эмиль уже совершенно оправился. Что же касается меня, то тревога и безсонныя ночи растроили немного мое здоровье. Въ этихъ случаяхъ англійская медицина предлагаетъ лекарство, какъ кажется самое дѣйствительное если судить по увѣренности, съ какой его прописываютъ и по охотѣ съ какой ему подчиняются.

Это лекарство состоитъ въ перемѣнѣ климата.

Воздухъ, которымъ мы дышимъ въ Маразьонѣ — превосходенъ, но я думаю, что англійскіе доктора преимущественно расчитываютъ для возстановленія силъ своихъ паціентовъ на перемѣну обстановки и привычекъ, на видъ новой природы. Я не хочу отъ тебя скрывать, что мысль о путешествіи, или лучше сказать о прогулкѣ, сильно улыбалась мнѣ; я знала что наши окрестности часто посѣщаемыя туристами, отличаются необыкновенной живописностью. Итакъ я приняла на себя видъ покорной жертвы, исполняющей приказанія оракула науки. Наши сборы были не долги. Г-жа Уарингтонъ начертила намъ маршрутъ съ тѣмъ авторитетомъ, который давало ей знаніе страны. Купидонъ отыскалъ гдѣ-то старую коляску, видавшую лучшіе дни и старую лошадь, которая подъ угрюмымъ видомъ сохранила еще достаточно силы чтобъ выдержать путешествіе по этой гористой мѣстности. Все это было нанято за небольшую плату изъ день нашего отъѣзда добрый негръ гордо помѣстился на козлахъ въ качествѣ кучера.

Эмиль, щеки котораго уже успѣли снова зарумяниться, сіялъ счастьемъ; дѣти ничего такъ не любятъ какъ ожиданіе приключеній. До правдѣ сказать, ожиданія его не сбылись.

Хотя намъ и пришлось проѣзжать по пустыннымъ мѣстностямъ и пробираться вдоль угрюмыхъ береговъ, о которые яростно плещутся морскія волны, мы не встрѣтили на пути ни разбойниковъ, ни чудовищъ, ни плѣнницъ, заточенныхъ въ пещерахъ,

Я расчитывала, что видъ мѣстности, отличающейся рѣзкими своебытными красотами, произведетъ сильное впечатленіе на умъ Эмиля. Говорятъ, что видъ озеръ и дикихъ хребтовъ горной Шотландіи внушили Байрону его первые порывы энтузіазма. Я не думаю, чтобы Эмиль сдѣлался когда нибудь Байрономъ, и не имѣю никакого основанія желать этого, но мнѣ было бы больно, если бы онъ, выроши, остался безчувственнымъ къ великой поэзіи природы.

Но возлагая такія больныя надежды на это путешествіе для возбужденія его воспріимчивости, я ошиблась и скромно сознаюсь тебѣ въ этой ошибкѣ. Время еще не пришло для этого. Эмиль съ любопытствомъ смотритъ на подробности, но онъ еще слишкомъ малъ, чтобъ охватить цѣлое.

Мнѣ кажется, что лучшій способъ добиться вниманія отъ дѣтей это не показывать, что добиваешься его. Въ отношеніи къ Эмилю я только разъ отступила отъ этого правила. Мы были на мысѣ Лизардѣ: какое собраніе чудесъ! Представь себѣ массы скалъ всевозможныхъ формъ, однѣ поднимаются въ высь, другія валяются въ какомъ-то поэтическомъ безпорядкѣ, а между ними волнуется море. У нѣкоторыхъ изъ кольца окружающей ихъ пѣны высовывается только вершина — гладкій и лощеный конусъ, вѣчно омываемый волнами. Взглядъ далеко можетъ прослѣдить извивающуюся линію береговъ, ежеминутно перерѣзываемую широкими пропастями и мрачными пещерами, въ которыя съ ревомъ врывается вода, Посреди этихъ величавыхъ чудесъ очень трудно выбрать точку, откуда удобнѣе было бы обнять картину однимъ взглядомъ. Я встала съ Эмилемъ противъ Кинанскова, одного изъ мысовъ, гдѣ море всего живописнѣе обрисовывается среди развалинъ я, взявъ его за руку сказала: «Быть можетъ, ты никогда болѣе не увидишь подобнаго зрѣлища, посмотри же хорошенько и запомни это мѣсто.»

Судя по опыту я имѣю нѣкоторое основаніе полагать, что иногда можно приказывать памяти. Я была почти одного возраста съ Эмилемъ, когда мои родители взяли меня съ собою въ Овернъ.

Однажды, когда мы взобрались на одну изъ вершинъ Мондора, мой отецъ торжественно заклиналъ меня незабывать никогда того, что я видѣла въ эту минуту. И, повѣришь ли? — панорама горъ, уступовъ и долинъ, которая тогда открывалась у меня передъ глазами, еще и до сихъ поръ такъ живо сохранилась въ моей памяти, что я какъ будто вижу ее передъ собою. Теперь ты поймешь, что заставило меня поступить такимъ образомъ съ Эмилемъ. Правда что въ другой разъ меня хотѣли заставить подобнымъ же образомъ запомнить какую то другую картину природы и на этотъ разъ попытка не удалась. Изъ этого можно заключить, что если, въ данную минуту, и можно имѣть вліяніе на память ребенка — это во всякомъ случаѣ героическое средство, которымъ не надо злоупотреблять.

Предоставленный самому себѣ, Эмиль болѣе удивляется, чѣмъ восхищается. Мнѣ кажется, что для того, чтобъ вполнѣ воспринимать дѣйствительность, нужна извѣстная доля идеальныхъ представленій. Такъ, напримѣръ, ребенокъ знаетъ море лишь какъ извѣстную часть горизонта, обнимаемую взглядомъ и этотъ горизонтъ сравнительно узокъ. Разстояніе скрываетъ отъ него остальное. Поэтъ мечтаетъ и восторгается передъ величественнымъ зрѣлищемъ водъ, потому что мыслью онъ видитъ дальше. Восторжествовавъ на минуту надъ несовершенствомъ чувствъ, онъ расширяетъ доступныя зрѣнію границы этой волнующейся массы, небольшую часть которой онъ видитъ, онъ придаетъ образъ безконечнаго, необъятнаго, а безконечность и необъятность суть ничто иное, какъ представленія ума. Словомъ, для него велико не море, а идея моря.