Василий Песков - Окно в природу-2003

Что же еще... На виду дремлет, отмахиваясь хвостом от мух, лошадь Майка. У нее тут много разных работ - возят на ней дрова, сено, пашут на огороде. Но этим летом жалеют - ждет жеребенка. Рядом с ней, силуэтами на зелени луга, виднеются бык, четыре коровы и три бычка. Раздолью, которое они тут имеют, позавидовала бы любая корова. В этом году трава по пояс. Дело хозяйки двора - следить, чтобы не объелись, не раздуло бы, как это бывает с коровами. Тут хорошо видно: молоко у коровы на языке. Старшая сейчас, в середине лета, дает более сорока литров в день. Три бычка жиреют, беспечно нагуливают тело в лугах, не ведая того, что будет с приходом осени...

Есть в хозяйстве еще пугливое, очень послушное Машке стадо овец (с ягнятами - более тридцати). Эти благодарно бегут на луг, если с тесного двора их выпустят попастись, но Машка знает, когда водворять их на место, и стоит овцам только увидеть бегущую к ним собаку - немедленно, тычась мордами в зад друг другу, бегут в загородку.

Знаменитость во дворе - тесно живущий хряк и подруга его - свинья какой-то особой американской мясной породы с шестью поросятами. Все они необычного кирпичного цвета, и если у старших это не очень заметно из-за любви всеми свиньями к грязи, то чистые поросятки похожи на большие зажаренные сосиски.

- ДА ЭТО почти Ковчег! - говорим мы с Иваном Павловичем, изумленные обилием жизни на этом дворе. - Но как удается вам всех обиходить?

- Управляемся вдвоем с сыном. На нем еще и забота об огороде. Я ковыряться в земле не люблю, а он по профессии - агроном.

- С чего же все началось?

- Когда в 92-м уехали из Ташкента, ломали голову: чем заняться? И, поселившись тут в маминой избе, завели для начала козу.

- Где же она?

- Расстались. Уж больно непоседливая и строптивая бестия оказалась - все кругом обглодала. Продали (почти отдали) за банку меда. А потом пошло, пошло - куры, гуси, корова, овцы...

Любопытно, что обилие живности во дворе - не желанье разбогатеть. Главным мотором столь необычного животноводства являются любознательность, интерес к животным, страсть наблюдать за их повадками, сообразительностью.

- Я, Василь Михалыч, была прилежной зрительницей передачи «В мире животных», много о животных читала. И вот, представляете, практически городской человек, окружила себя этим «миром». Солнце не успело взойти, а этот «мир» уже блеет, мычит, кукарекает, квокает, лает. С точки зрения экономической много во дворе лишнего и ненужного. Но у меня нет желания разбогатеть. Пойдемте в избу - увидите.

В избе стоят два продавленных старых дивана, на столе - алюминиевый чайник, термос и кастрюлька с гречневой кашей. Никакой даже видимой заботы о сколько-нибудь устроенном быте.

- На это времени, как понимаете, не хватает. Весь день и до часу ночи - на ногах. Все ведь живое, все требует внимания и ухода. Но мечтаю еще и страусов завести...

Соображение: в увлечении этом все же надо иметь пределы, Любовь Николаевна понимает.

- Вы правы, до безумных размеров все умножать нельзя. Кое-какие границы я уже определила. Но принцип все-таки остается: мне это все интересно.

Разговор наш, сидя на кровати, наблюдает глухая, почти столетняя бабушка Настя - мать Любови Николаевны. Она вряд ли что-нибудь из происходящего за порогом избы понимает, но кивает головой, соглашается.

- А с экономикой так. Молоко почти тут же, во дворе, потребляется - поросята, ягнята, кошки. Литров сорок могла бы и продавать, но кому? Никто сюда не заезжает, а самой отлучиться нельзя. Главный доход на жизнь - выращенные к осени бычки и овцы. Все богатство мое перед вами: инкубатор, сепаратор, соковыжималка, да вот еще радость - сотовый телефон. Берегу еще чемпионскую майку в память о временах, когда безумно любила велосипедные гонки. И вот еще ветеринарный ящик с лекарствами и разными причиндалами - подопечные-то мои иногда и болеют, да и соседи бегут: «Люба, зайди - что-то с моим поросенком...»

ОБЕД Любовь Николаевна приготовила у подруги-соседки - «там поуютнее». За столом много было рассказов о происшествиях и разных случаях во дворе. «В прошлом году маленьким поросятам настелили овечьей шерсти. Они так к ней привыкли, что, когда уже стали бегать, валили овцу и рядком ложились на ней погреться. Будете смеяться: овца не противилась».

А под вечер, когда мы собрались уже уезжать, Любовь Николаевна выпустила из загона кирпичного цвета семейство свиней. Справные поросята катались по мураве, как ртуть. Но снять их хотелось рядом с мамашей, и мы старались их удержать. Овчарка Машка сначала с недоумением глядела на нашу возню, но через две-три минуты хорошо поняла, чего мы хотим, и сразу взялась помогать. Как только какая-нибудь «сосиска» отбивалась от общества, Машка вежливо, но уверенно водворяла ее на место и садилась внимательно наблюдать за порядком. Даже привыкшая к жизни двора Любовь Николаевна расхохоталась: «Видите сами, что происходит тут ежедневно, - истинный «мир животных». Нет, «Мерседес» мне не нужен, велосипедом довольна. Мне интересен этот вот двор... Каждый в жизни по-своему с ума сходит. Так или нет?»

Олины гуси

Возраст нас тянет в родные места, туда, где прожито было детство. Эти годы в человеческой жизни самые памятные. Не случайно сказано: все мы родом из детства.

Тридцать три года назад (сколько времени! а кажется, это было вчера) мне почему-то захотелось увидеться с речкой, на которой я вырастал. И я предпринял, возможно, главное из своих путешествий - с посошком за две недели прошел нашу Усманку от истока до впаденья в Воронеж. Много интересного, волнующего увидел, в том числе и грустных на реке перемен. Попытался осмыслить причины. На очерк в газете пришло восемь тысяч писем-откликов. Главная мысль в них: «Вы написали не только о своей речке, но и о моей тоже». Я понял тогда: у каждого человека в жизни есть своя речка, и человек помнит о ней, куда бы ни заносила его судьба.

В этом году праздновали в Воронеже 80-летие молодежной газеты, и я в Москве еще замыслил и маленькое ностальгическое путешествие по местам детства: «Годы. Будет ли еще случай?»

ПЕРЕМЕН к лучшему на реке я не увидел, да их и быть не могло. Но речка текла, и село наше Орлово стояло над ней, как прежде. Рожденьем своим, как многие села и деревеньки, оно обязано было речке. Но обстоятельства появления тут селенья были серьезными. Усманка (Усмань - по-татарски Красивая) в середине семнадцатого века была пограничной - отделяла уже обжитое хлебопашцами черноземье от Дикого Поля, откуда крымцы совершали грабительские набеги. Для «береженья» селений, выраставших вокруг Воронежа, на Усманке (часть знаменитой Белгородской черты) были созданы сторожевые поселения-крепости, в том числе Орлов-городок, «имевший шесть башен, одна из которых была проезжей, и тайный ход из крепости к воде». Великих битв на Усманке не случилось, но стычек с осадой крымцами городка было много.