Василий Песков - Окно в природу-2003

Через полтораста лет крепость на Усманке стала ненужной, городок превратился в большое село на тракте Воронеж - Тамбов, а к реке от большака потянулись отростки - Низ, Большой угол, Малый...

Странно, но в школьные годы ничего этого на уроках истории мы не узнали. Пунические войны, Карфаген, греческие дела - это знать полагалось, а что было тут, рядом, никто не знал, думаю, и сама учительница тоже. Позже, наезжая из Москвы, пытался я угадать, где могла бы стоять шестибашенная крепость с тайным ходом к воде. Но ни в беседах, ни в книжках, ни в хождениях по высокому правому берегу поймы на место здешнего «Кремля» ничто не указывало. И в этот раз ритуально постояли мы на бугре, глядя через речку, где было когда-то Дикое Поле и куда вглядывалась со стены крепости стража: не покажется ли пыль под копытами лошадей?

СПУСТИВШИСЬ к Усманке, увидели место, где пасли мы в детстве телят, где купались, ловили «топтухой» рыбу. Постояли у бережка, где (странное свойство памяти) при первом забросе удочки ранним утром поймал я однажды плотвицу с ладонь. Над речкой стоял туман - вода была теплее, чем воздух, и первая эта плотвица была на удивление теплой... А вот место, где с отцом видели на отмели мы сома. Вот тут доставали раков из нор, а тут в жаркий день подростком стрелял я горлинок, прилетавших с полей напиться.

Усманка оказалась едва ли не последним местом в стране, где сохранились истребленные всюду бобры. Бобровый заповедник выше по речке стал питомником, откуда во время весеннего половодья бобры расселялись и доплывали аж до Орлова. Потом их стали планомерно расселять по речкам России и европейскому зарубежью. Встречая где-нибудь древогрыза, я улыбался: «Здорово, земляк! Я тоже с Усманки».

В ОДНОМ месте, где, возможно, был когда-то через Усманку «перелаз» (сейчас перелазь в любом месте!), увидели мы большую стаю гусей. Девушка-пастух, увидев нашу машину, позвала птиц, и гуси немедленно на голос ее торопливо полезли на луг из воды. Когда познакомились, состоялся разговор-перекличка через реку. Пасшая гусей молодуха Оля Тимофеева рассказала: оставшись с ребенком без мужа, взялась разводить гусей. Весной покупает две сотни однодневных гусяток, кормит сначала с руки их творогом и рублеными яйцами, а потом все лето - каждый день! - с ними около речки. Гуси щиплют траву и купаются, а Оля, когда все спокойно, от солнца прячется в шалаше. Для гусей она мама - по первому зову все стадо к ней. Из двух сотен (где лисы, где злые люди убавят) десятка два птиц теряется, остальных с приходом морозов забивают, и Оля из Болдиновки (соседнее с Орловым село) везет урожай свой в Воронеж или в Москву. «По дороге и на месте продажи меня, как гусыню, все норовят общипать. И если разложить прибыток по дням пастьбы, то на зиму остается совсем немного. На производстве получала бы больше, но где оно, производство?»

У МОСТА через речку - лужок, на который в полдень пастух, мой дальний родственник, пригоняет коров на дойку. Приходят сюда бабенки с подойниками и скамеечками, все, как принято, в белых кофтах и белых платочках. И незнакомая прежде картина: приезжают на дойку и мужики. Одни с бидонами на велосипедах, другие на мотоциклах с колясками, стоят даже несколько «Жигулей». «Мерседесы» пока не наблюдаются», - усмехнулся пастух, ковыряя кнутовищем дырку в кирзовом сапоге.

ЗАНЯТНУЮ картину увидели около речки минут через двадцать, когда пастух угнал стадо в луга. Подъехали к мосту обвитые лентами, с пластмассовыми куклами на капотах машины. Свадьба! Вышли на берег нарядные жених и невеста. Обычай на свадьбах ездить к памятникам и к «вечному огню» сложился давно. Но тут ничего такого нет. Куда поехать, где постоять на память в торжественный день? К Усманке! Вот и приехали, удивив меня и очень растрогав. Венчались тракторист из Болдиновки Александр Беляев и Светлана, теперь уже тоже Беляева, из Новой Усмани. Меня узнали. «Василий Михайлович, да вас сам Бог нам послал. Снимите на память...» О чем говорить! Снимаю двух нарядных людей над речкою с удовольствием. Тут же на капоте машины друзья жениха и невесты устраивают стол и нас заставляют пригубить старинный здешний напиток из сахарной свеклы под названием самогон.

А ПОТОМ мы едем с другом по улице, где стояла когда-то наша изба. На ее месте давно уже выстроен новый дом. От того, что помню, остались погреб и старые яблони. От сада к речке уходит луг - на ветру серебрятся изнанкою листьев приземистые вербы и качаются кустики конского щавеля.

Почему-то захотелось заглянуть в погреб... Несколько ступенек из кирпича ведут в прохладную темноту. Знакомый запах сырости и каких-то солений. В войну, помню, в этом погребе солдаты ночью опорожнили кадку с солеными огурцами. Кто-то посоветовал сходить с жалобой к командиру, но мама махнула рукой - «Какие жалобы! Люди-то голодные». А кто-то, видно, узнав, что в доме четверо малышей и отец на войне, украдкой положил на крыльцо в тряпице два куска сахара и несколько сухарей.

САМОЙ любимой была для меня дорога от дома к речке и к дедушке Павлу. У него возле сада стояли ульи. Идешь под яблонями, и к ногам тебе вдруг падает духовитое румяное яблоко с таинственным названием воргуль. Пчел следовало опасаться. А дедушку, чья латаная рубаха и мятый картуз пропитаны были запахом воска и меда, пчелы не трогали. Самым интересным местом в хозяйстве был старый амбар. В нем дедушка мастерил ульи, в похожей на бочку оцинкованной медогонке извлекал из рамок («гнал») мед. Множество разных запахов держалось в амбаре - запах сосновых стружек, меда, воска, лежавших в соломе яблок, каких-то трав, висевших пучками на стенах. Дедушку огорчало, что гость его съедал ложку, ну две свежего меда. «А ты с печеным яблочком или вот с огурцом...» Однажды дед меня озадачил. Вон видишь, за речкой Резников сад? Если поставить там бочку меда, пчелы за неделю весь его перетаскают в ульи. Я в это не мог поверить, а теперь знаю: это возможно.

Ни одной приметы от дедушкиного хозяйства не осталось. На месте сада - скучный картофельный огород, там, где стояли ульи, - капуста и свекла, а вместо амбара и аккуратного деревянного дома какой-то «шанхай» дворовых построек. И только Резников сад, как прежде, виднелся за речкой темным пятном.

А ПО ДРУГУЮ сторону от давней нашей избы в отросток села с названием Низ забежали мы, спасаясь от июньского ливня, на чье-то крыльцо. Встретила нас месившая в ведре глину старушка веселого нрава. «Уж не Васятка ли Ку/ликов?» - спросила она, вытирая краем платка слезящиеся глаза. По-дво/рному нас звали Ку/ликовы, и я удивился: «Мне было двенадцать лет, как же узнали?» - «Узнала. По поличью. Ты был черноголовый и все просил на тракторе посидеть».

В войну трактористами были девушки лет восемнадцати - двадцати. Чаще всего видели их несущими в мешке с поля на ремонт части от трактора. Так и говорили: «Вон трактор в мешке понесли». На этих людях держалось в войну полевое хозяйство. Вспоминая то время, Мария Петровна Лесных пересыпает веселый свой говорок мужскими словами. «В те года научились?» - «Да, бригадир наш говаривал: с такими словами трактор легче заводится». - «С кем же живете?» - «Одна. На всем свете одна», - вздохнула Петровна и вдруг заплакала.