Лев Вершинин - Идем на восток! Как росла Россия

Следующим актом стала инициатива подполковника Фридриха Плениснера, назначенного командиром в Анадырск в 1760-м, но (почему, не знаю) прибывшего на место только в 1763-м, и почти сразу по ознакомлении с местными реалиями предложившего вообще ликвидировать Анадырскую партию и снести Анадырский острог. Рассуждал при этом Фридрих Христианович чисто по-немецки, трезво, здраво и без всяких ненужных эмоций о доблести, о подвигах, о славе. В чем, писал он, смысл существования данной организации? Во-первых, в удобстве диспозиции, позволяющем когда-либо перейти в Америку. Это не есть актуально. Уже освоена Камчатка, уже есть другие базы, значит, пункт зачеркиваем. Во-вторых, в пополнении госбюджета. Это тоже не есть актуально. Если подсчитать скрупулезно, за все годы существования партии, доход от ясака и прочих сборов составил 29 152 рубля и 19 с четвертью копеек, тогда как расходы на содержание за тот же период времени – 1 381 007 рублей и 5 копеек. Ergo, чистый убыток казне составил 1 351 854 рубля и 85 копеек с полушкой. Что не есть хорошо, oh ja. Наконец, в-третьих, в необходимости государству защищать своих добрых подданных от лиц, нарушающий покой и порядок. Увы, и это актуально не есть. Добрые подданные, сиречь юкагирен, ныне в защите не нуждаются в связи с тем, что почти перестали существовать, а все прочие добрыми подданными считаться не вправе, но, налогов не платя, затрат требуют. А раз так, то следует делать то, что велят жизненный опыт и здравый смысл.

Докладную с восторгом, но куда более эмоционально – в стиле «да нафуй тех чукоч, забодали нахрен», – поддержал владыка Сибири, и Сенат, обсудив вопрос, признал: да, Анадырская партия в самом деле «государству бесполезна и народу тягостна». Представив вслед за тем доклад, где пояснялось, что «в разсуждении лехкомысленного и зверского сих туземцев состояния, також и крайней неспособности положения мест, где они жительство имеют, никакой России надобности и пользы нет, и в подданство их приводить нужды не было». Екатерина же Алексеевна, над сим докладом поразмыслить изволив, сочла мнение подполковника рациональным, позицию губернатора исконно русской, а мнение Сената обоснованным, – и уже 4 мая 1764 года (Ее Величество волокиты не терпела) появился Указ о закрытии Анадырской партии и ликвидации Анадырского острога, откуда в 1765-м начался вывод солдат (303 штыка), казаков (285 сабель) и гражданского населения (а сколько, Бог весть, но совсем немного) в Гижигинскую и Нижнеколымскую крепости, завершенный только в 1771-м.

Когда флаг был спущен, пушки зарыты, укрепления и постройки сожжены, церковь разобрана и бревнами спущена на воду, а в официальном разъяснении на сей счет указано «Немедленно внушить всему русскому населению Нижне-Колымской части, чтобы они отнюдь ничем не раздражали чукоч, под страхом, в противном случае, ответственности по суду военному». Излишне говорить, что это решение, позволяющее сократить лишние расходы, сэкономив средства, могущие быть с куда большей пользою употреблены на многие иные дела государственной важности, было мудрым, смелым, взвешенным и еще каким угодно. Но тем не менее – хоть на уши встань – факт есть факт: Империя отступила, и «настоящие» тотчас заняли отныне «ничьи» территории, прогнав беззащитных коряков на Гижигу, а кучку чудом уцелевших юкагиров – на Колыму, тем самым компенсируя себе потери более чем вековой войны. И, вполне возможно, полагая, что победили. Ага. Они просто не знали, с кем имеют дело. А дело они имели с дамой, которая била даже джокеров, и при любом раскладе.

Что пчел не передавивши, меду не есть, Роман Мстиславич, конечно, был прав. Но кончил плохо. Поскольку пчелы пчелам рознь, а без гарантии, что передавишь, улей лучше не трогать. В отличие от галицкого князя, Матушка была умна. Даже с избытком. Рожденная немкой, она принимала как данность, что маленький пфенниг большую марку бережет. Ставшая русской, знала, как оно бывает, когда коса, пусть сколь угодно острая, находит на камень. Но и про свято место, которое пусто не бывает, тоже помнила. И, читая донесения о появлении близ Камчатки судов под флагами с «Юнион Джеком», а то и с лилиями, исходила из того, что волостями на Руси только враги народа разбрасываются. А потому, обнулив Анадырск, – вот и пфенниг сбережен, и коса в сохранности, – от идеи все-таки уложить ванек-встанек на обе лопатки не отказывалась. Просто взяла тайм-аут. По истечении которого, в 1776-м, повелела сибирским властям приложить все усилия для «введения тех чукоч в подданство наше».

Но не мытьем, по старинке, а катаньем.

Чтобы сами попросились.

А уж как сего достичь, это, судари мои, сами думайте, я одна и всего лишь слабая женщина, а вы сильные мужчины и вас много….

Задачка была та еще. Желанием «поддаваться» чукчи не горели. Правда, и русских особо не задирали, но к корякам за зипунами ходили ежегодно и не по разу за год. Говорить же не то чтобы отказывались, но для этого их еще ж нужно было поймать и уболтать. К тому же не абы кого, но такого умилыка, к которому тундра прислушается. И вот, в 1775-м, крупный (130 копий) отряд таких добытчиков, гоня домой захваченных оленей, столкнулся в тундре с парнем по имени Николай Дауркин, воспитанником Павлуцкого (Дмитрий Иванович нередко подбирал после боя сирот, крестя их и устраивая, но к Тангытану (Николке) привязался и оставил при себе). По смерти майора Николай служил в казаках, дезертировал было, затем передумал и шел с повинной.

Встреча вышла изрядно драматическая, но с хорошим финалом. «Догнали, – вспоминал один из очевидцев, – схватили за правую руку, тот дергает, дергает, вырвать не может. “Если я стал для тебя дичью, убей!” – “Нет, не для смерти, для жизни тебя схватил, не для темноты, для смотрения. Сердце твое не хочу достать”. – “Э-э!” – “Почему лицо твое как у настоящего человека? Кто ты?” – “Я – Взращенный таньгами”. “А-а! Будь нашим товарищем, совсем нашим, указателем пути!” – “Согласен”…». В общем, так или этак, но чукчи развернули нарты и вместе с Николаем двинулись в Гижигу, говорить с таньги о мире. Сперва вышло неладно: стороны друг другу не доверяли, а ночью чукчи, не утерпев, еще и угнали у местных коряков десяток оленей. Последовал рейд (иные называют его «последней битвой войны»), были жертвы, – 54 чукчи и 2 казака, – были пленные, 40 женщин с детьми, но все же вовремя остановились.

А в марте 1778 года Дауркин, по поручению коменданта Гижиги капитана Тимофея Шмалева, свел-таки шефа с умилыками Омулятом Хергынтовым, якобы «главным тойоном» тундры, и Эоэткыном Чымкыэчыном, именовавшим себя «главным тойоном моря». На сей раз вышло не комом. Оба вождя присягнули России. Безусловно, только от своего и своих стойбищ имени, не более, но все же были они, видимо, реально авторитетны, потому что уже к 1782-му при их посредничестве на тех же условиях – обязавшись оставить коряков в покое – «стали подданными» России все роды анадырских «настоящих». Взамен, указом императрицы, на десять лет получив освобождение от всякого ясака (о золоте тогда еще не слыхали, а так ничего путного у них все равно не имелось, если же имелось, то легче было выменять…) и сохраняли полную автономию. По сути, все, чего хотели от них «таньгины», это не обижать «не настоящих», не ломать гербовые столбы, подтверждающие суверенитет России в регионе, и сообщать властям, если, паче чаяния, приплывут вовсе уж «чужие». Но до реально подчинения было очень далеко. Хотя…