Майкл Блендинг - Coca-Cola. Грязная правда

Чуть не единственным служащим Coca-Cola Company, согласившимся дать интервью для этой книги, оказался Эд Поттер. В сорокаминутном разговоре по телефону он довольно уклончиво ответил на вопрос, почему комитет МОТ не заглянул в прошлое колумбийских заводов. «Мне кажется, это излишние тонкости, — сказал он. — Ведь, изучая нынешнюю ситуацию, непременно заглядываешь и в прошлое». Однако корпорация «никогда бы не допустила» расследования тех актов насилия, которые уже рассматривались в суде, уточнил он: «Этого быть не могло». Итак, в целом этот отчет, как и отчет TERI, оправдывал корпорацию и уходил от ответа на вопрос, который был задан студентами Нью-Йоркского университета: использовали ли служащие компании связи с боевиками для расправы с членами профсоюза.

Оставалась надежда, что университет не примет отчет МОТ в качестве независимого расследования. Сенат университета отложил голосование до 5 февраля 2009 года. Накануне состоялось, наконец, рассмотрение апелляции по делу АТСА. Утром Коллингсворт явился на двадцатый этаж правительственного здания в Майами и предстал перед троими судьями, один мрачнее другого. Коллингсворт начал речь, которую оттачивал чуть ли не три года, — о том, что судья Мартинес не должен был принимать шаблонное соглашение по поводу ботлеров.

— Кому в Coca-Cola понадобилось убить Хиля? Кому? — перебил его судья Бернард Тьофлат.

— Как пособники и подстрекатели... — начал издалека Коллингсворт.

— Кому конкретно? — проревел судья.

— Мы не располагаем пока такой информацией, — признал Коллингсворт. Однако, продолжал он, имена руководителей завода перечислены в иске, и этого основания достаточно, чтобы требовать предоставления настоящего соглашения с ботлерами и имен лиц, ответственных за соблюдение этого договора.

— Вы удите рыбку в мутной воде, — прервал его Тьофлат, повторив прозвучавший ранее упрек Мартинеса.

Если кто и сомневался, что слушания ни к чему не приведут, достаточно было увидеть мягкое обращение судьи с адвокатом корпорации Фейт Гей, чтобы понять это. После заседания Коллингсворт спустился в кафе вместе с Биллом Шерером, известным во Флориде юристом-республиканцем, который помогал ему подготовить апелляцию. Шерер постарался его утешить: «Ты сделал все, что мог». К тому же, заметил он, корпорация сама себе противоречит: на публике хвалится тем, как заботится о рабочих разливочных заводов, а в суде утверждает, будто никакой власти над ботлерами не имеет. «Так что же? — спрашивал Шерер. — Каким образом Coca-Cola проводит политику защиты прав трудящихся, если не контролирует события на заводах? Вот о чем надо спросить Эда Поттера».

Задали Поттеру этот вопрос, и он пустился рассказывать о регулярных проверках, аудитах, о механизме приема жалоб рабочих и других возможностях осуществить новую трудовую политику Coca-Cola, в том числе ее «основные принципы» для ботлеров, действующие с 2006 года.

Когда же проблема возникает у крупных ботлеров — идет ли речь о нарушениях трудового права или об экологической политике, — Coca-Cola напрямую вмешивается в ситуацию. «Мы ведем переговоры, пока не найдем решение, — утверждал он. — Поверьте, за все время работы в корпорации ни разу не случилось, чтобы ботлер отказался от сотрудничества. Такого просто не бывает».

Из слов Поттера вытекает, что корпорация осуществляет-таки контроль над своими ботлерами — если не напрямую, то благодаря оказываемому на них влиянию. Означает ли это, что типовое соглашение изменилось после убийства Исидро Хиля? «Мне кажется, что формулировки франшизы очень, очень давно не менялись, — отвечал Поттер. — Но дух, понимание своей ответственности со временем совершенствуется». Если бы убийство произошло теперь, то, по мнению Поттера, «такая ситуация не осталась бы гнить и нарывать. Туда сразу отправили бы людей, и этим проблемам уделили бы серьезное внимание». Трудно поверить, что Поттер говорит все это — то есть фактически признает, что корпорация располагала необходимыми средствами, чтобы пресечь насилие на разливочных заводах Колумбии, как только оно началось, когда в Карепе в 1994 году произошло первое убийство. Но Coca-Cola не сочла себя обязанной ни положить конец убийствам, ни расследовать.

И даже теперь, двенадцать лет спустя, компания все еще не готова взять на себя ответственность. В тот день, когда в Майами проходили слушания, Адольфо Кардона по кличке Дьявол стоял перед небольшой аудиторией в Зале Вандербильта Нью-Йоркского университета. С помощью Ромеро, выступавшего в роли переводчика, он чуть ли не в сотый раз излагал историю убийства Хиля, покушения на него самого, уничтожения профсоюза. На следующий день Ромеро присутствовал на собрании совета университета, решавшего судьбу Coca-Cola в кампусе. Председатель совета, Артур Танненбаум, открыл собрание заявлением, что отчет МОТ, пусть во многом и несовершенный, все же является лучшим результатом, на какой университет может рассчитывать. Заниматься расследованием убийств едва ли возможно. При этих словах Ромеро пал духом. Его дело было проиграно, хотя голоса разделились почти поровну: 28 за возвращение Coca-Cola, 22 — против. Последнее крупное достижение кампании «Кола-убийца» обернулось провалом.

Казалось бы, борцам против корпорации, при виде того, как две главные их победы ускользают от них, оставалось утешаться новой системой, с помощью которой Coca-Cola обещала контролировать своих ботлеров. В конце концов Эд Поттер лично обещал, что если подобная ситуация — такое насилие, как в Колумбии, — сложится ныне, подход к ней будет совсем иной. Но ведь такое обещание могло остаться и голословным. И, кстати говоря, подобная ситуация возникла вновь — в Гватемале, во время правления Поттера.

Хосе Армандо Паласиос не пал жертвой насилия, царившего на разливочных заводах Гватемалы в конце 1970-х и начале 1980-х. Завод, на котором он работал с 1979 года, принадлежал не врагу профсоюзов Джону Троттеру, а компании INCASA. Хосе Армандо вступил в профсоюз и быстро сделал в нем карьеру. В 1991 году его перевели на должность охранника, а заводским охранникам руководство запрещало объединяться в профсоюз. Паласиос, тем не менее, планировал принять охранников в профсоюз. Он считал, что от них может быть немалая польза — например, они будут предупреждать лидеров о визитах начальства или представителей властей.

Своих пятерых товарищей он быстро сагитировал войти в профсоюз, однако им отказали в приеме руководители, боявшиеся идти на конфликт с владельцем завода. Паласиос выжидал более десяти лет, до 2004-го, когда в профсоюзе сменилось руководство. Новые лидеры готовы были рискнуть, но, как только они объявили о своем намерении, с Паласиосом серьезно поговорил менеджер по кадрам Эдуардо Гарсия: велел ему немедленно прекратить все это, или он пустит в ход свои связи в армии, и он «исчезнет». (Паласиос обратился с жалобой в офис государственного прокурора, Гарсию вызвали для беседы, на которой он решительно отрицал какие-либо угрозы со своей стороны и подписал соглашение с Паласиосом, обещая сотрудничать с ним «во взаимном уважении».) Несколько месяцев спустя, в июне 2004 года, Паласиос дежурил в ночную смену и в полвторого ночи раздались крики: «Ты сдохнешь, сдохнешь, сукин сын, профсоюзник». Паласиос бросился на землю, загремели выстрелы. Он заполз под грузовик, сердце его сильно билось, он ожидал конца в любую минуту. Спасли его охранники частной службы — они прибыли вовремя, и нападавшие бежали. Позднее спасители Паласиоса показали ему письмо Гарсии, адресованное главе их компании, полковнику в отставке, где говорилось, что Паласиос «представляет собой угрозу для компании», и указывались дни, в которые он дежурил по ночам.